Гера смеётся над словами Крама, зная, что сказаны они не в укор. Ему самому нравится, что она такая, иначе им не было бы так интересно друг с другом:
- Верно, иначе удовольствия от чьей-то смерти гораздо меньше – гречанка не из тех, кто убивает ради убийства, скорее – ради преследования какой-то цели. Заказы на яды не считаются, там она никого лично не убивает, лишь создаёт инструмент. В случае же убийства своими руками… Чаще всего, личность чем-то Гере мешает и нужно выведать информацию либо устранить человека с дороги. Чем быстрее и чище Манолис выполняет задачу, тем большее удовольствие ей это доставляет. Поэтому гречанка не устаёт изобретать великое множество сценариев и делать из каждого убийства небольшой спектакль с собой в главной роли. Неудивительно, что Никола любопытствует – что она приготовила бы для него.

- Тебя… Хм… Я заставила бы выболтать все твои тайны. Вдруг я о чем-то не знаю? – Гера снова смеётся, показывая, насколько это маловероятно. Они с Крамом знали друг друга со школы и были друг для друга словно открытые книги. Или Манолис только хотелось так думать? Ей нравилось обладать болгарином, и она довольно ревностно относится к тем сферам его жизни, в которых её нет. Кроме квиддича, разве что. Как и Никола, Гера совершенно не умеет делиться. И в этой фантазии-шутке звучит нотка истины: лучше бы ему ничего от неё не скрывать, иначе гречанка может обидеться, и если обиженная женщина – явление само по себе страшное, то обиженная Манолис – просто катастрофичное.

Но сегодня не об этом. Сегодня у них вечер удовольствий и Гера с прищуром довольной кошки наслаждается моментом: приятным теплом воды, лёгким ароматом гибискуса, близостью болгарина и тем, как контурируются мышцы на его сильных руках, когда он проводит ладонями по голове. Картина, радующая требовательную к эстетике гречанку:
- Я дам тебе масло утром. Может быть – обещает Манолис, прекрасно зная, что обещание это придётся… нет, не нарушить, отсрочить на несколько дней. Пришлёт потом масло с совой, но следы сегодняшней ночи на теле Крама она хочет оставить на подольше. Его ладони скользят по её телу, и Гера довольно вздыхает, вытягиваясь так, что кожа натягивается на рёбрах. Лишнего веса на поджарой миниатюрной гречанке не было вовсе, и её очень заводило чувствовать себя в медвежьих лапах болгарина маленькой и хрупкой:

Как всегда, терпением Крам не отличается, и вскоре крепко хватает руку Манолис, опуская её под воду. Гере не жалко порадовать его рукой, до тех пор, пока он не отлынивает от своих обязанностей и ласкает её. Она смыкает пальцы вокруг члена болгарина, несколько раз, дразня его, с разной амплитудой двигая снизу-вверх. Но это занятие ей быстро наскучивает, и когда ладони Никола сжимаются на её бёдрах, в голову приходит новая идея:
- Рука – это скучно, не расстраивай меня – говорит гречанка, подаваясь назад из объятий болгарина, чтобы повернуться к нему спиной, а затем снова прижимаясь, так, чтобы прижаться к его члену на сей раз ягодицами. Приходится потратить пару мгновений на то, чтобы устроиться достаточно устойчиво, нащупать за спиной бортик ванной и ухватиться за него, но эффект того стоит:
- Так тебе нравится? – мурлычет Гера, плотно прижавшись к Краму и двигая бёдрами вниз-вверх вдоль его члена. Впрочем, может не отвечать – Манолис сама чувствует, что нравится. Теперь очередь гречанки нащупать его ладонь и переместить её себе на грудь:
- И что ты хочешь со мной сделать? – не прекращая движения, задаёт Гера дразнящим возбуждённым шепотом свой любимый вопрос.

Гера понимает, о чем говорит Никола – она и сама себя сегодня чувствует иначе. У них никогда не существовало никаких рамок, но сегодня, сейчас, это почему-то особенно ощутимо. Гречанка не верит ни в пророчества, ни в предчувствия, ни в прочую ересь о предопределённости всего сущего. Может быть, просто нахлынуло такое настроение – обдумывать причины своих личных порывов Гера тоже не любит, лишь берёт то, чего ей захотелось. В одном Крам прав: она действительно не может насытиться и в этом одна из её главных проблем.

Манолис не может насытиться не только в постели, ей сложно сделать это и в Пожирательском пылу, и в восхождении по карьерной лестнице, и в достижении поставленных целей… Как бы Гера ни поднималась, ей всегда и всего мало, она не видит верхнего предела и потому гораздо хуже, чем такие, как Виктория, приспособлена к семейной жизни, предполагающей компромиссы и учитывание чьих-то ещё интересов помимо собственных. Гера знает это и не хочет идти против себя, но она так же знает, что и Крам такой же, как она, но почему-то вести себя так же не может. Не в том, что касается его обожаемых старших родственников. Это гречанку злит, и единственный способ отвлечься, когда эти мысли одолевают – секс, подтверждение того, что у неё тоже есть власть над болгарином. Даже если он это отрицает, Гера знает, что никто больше не даст ему того, что есть между ними.

Она стонет, когда его ладонь сжимает её грудь, дыхание учащается, заставляя увеличивать и темп, и укус Крама ощущается совсем лёгким, смазанным, хотя гречанке бы хотелось чего-то более болезненного, более распаляющего. Порой по утрам Манолис, оглядывая последствия их с Никола веселья, бывала сильно удивлена, находя довольно заметные следы и даже кровоподтёки, которые ночью казались лишь приятной дразнящей лаской. Но поскольку сводить следы Гера умела так же мастерски, как и получать, волноваться о них девушка не считала нужным. Скорее забавлялась тем, насколько им с Крамом может сносить головы в моменте.

Финиш уже близок, гречанка чувствует это по дыханию болгарина, по напряжению в его теле, но не может отказать себе в удовольствии подразнить его ещё разок, наверное, последний на сегодня, и воплотить очередной свой каприз, который обычно не дозволяется даже Никола. Сейчас ей хочется максимально добрать грубости, почувствовать себя чуть ли не вещью, действительно принадлежащей болгарину. Несмотря на его просьбу, Гера не двигается быстрее – напротив, отстраняется, давая им обоим мгновение, чтобы остыть, и смотрит на болгарина через плечо, провокационно улыбаясь:
- Ты меня сегодня не везде трахнул – намекая на единственное своё место, в котором его член сегодня не побывал. Гречанка отплывает к противоположному бортику ванной и ложится на него руками, чтобы обеспечить себе устойчивую опору. Возбуждение снова быстро её охватывает – насколько Крама распалит это?
- Давай, покажи мне, насколько я тебе принадлежу – подначивает она, улыбаясь мысли о том, что будет забавно, если шутка Никола окажется не шуткой и она действительно завтра не сможет ходить.

Гера думает, что Никола чаще нужно оставаться здесь ночевать, потому что тогда у них больше времени, возможностей и тяги к экспериментам, что безумно ей нравится. Его помолвка не должна стать этому помехой, если он хоть немного уважает собственные слова… Впрочем, даже тень мелькнувшей раздражающей мысли мгновенно исчезает где-то за горизонтом, когда болгарин сжимает её ягодицы, а затем неторопливо погружается в них до упора. Манолис прикусывает нижнюю губу и медленно выдыхает – от необычности новых ощущений и удовольствия, смешанного, как она и надеялась, с лёгкой болью.
- Не сейчас… О… О, черт – снова выдыхает гречанка, и тут же смеётся, пока смех не переходит в новый стон. Она умолкает, потому что не хочет сейчас иных ощущений, кроме его члена, размеренно, но сильно погружающегося в неё. Гере нравится чувствовать себя грязной, доступной вещью, с которой Никола может делать, что пожелает, пока это доставляет удовольствие им обоим.

Девушка чуть крепче цепляется за бортик ванной, когда амплитуда увеличивается, постанывает сквозь нижнюю губу, прогибаясь в пояснице. Кажется, они сегодня вовсе не могут оторваться друг от друга и Манолис даже не вспомнит сходу, когда им последний раз было так хорошо, когда они так наслаждались друг другом, отбросив все границы, никуда не торопясь. В таком положении Крам может в неё даже кончить, чего обычно себе не позволял, чем заводит Геру ещё больше. Она крепко прижимается к нему ягодицами в момент пика, дыша не менее тяжело, чем он. И когда болгарин отстраняется, тоже некоторое время молчит, восстанавливая картину реальности и происходящего. Ах, да… Они всё ещё в её ванной, и здесь уже так душно, что действительно пора выбираться.

- Не знаю, поздно… - тоном ленивой кошки, разомлевшей на солнышке, отвечает гречанка, довольно щурясь. Крам выглядит измотанным, как сразу после нескольких тренировок, и это – её работа, вряд ли кто-то сможет повторить для него подобное.
- В постели будет ещё лучше – обещает Гера. Да, сейчас ей тоже лень даже изменить положение тела, чтобы выбраться из ванной, но она уверена, что они прочувствуют всю силу усталости и удовлетворения, когда растянутся на хрустящих простынях в её спальне.
- Какая жалость, придётся тебе завтра привязать член к ноге, чтобы не мешал сидеть на метле – гречанка смеётся и хотела бы поцеловать Никола, но у неё действительно нет сил, да и как бы эта воронка не утянула их обратно. Прислушиваясь к собственным ощущениям, Манолис подтверждает: прекрасные, она чувствует себя… Абсолютно, совершенно оттраханной.

- Я спрошу тебя об этом утром – помощи Гера не просит, хотя из ванной выбирается позже Крама, неторопливо, осторожно… Забавно, ноги действительно трудно свести вместе. Хотя в отличие от болгарина, ей на работе этот навык необходим. Подумают об этом завтра. Выбравшись из ванной, Манолис берёт палочку, оставленную на тумбе, лениво ею взмахивает, заставляя два больших полотенца слететь с крючков и запорхать вокруг них с Никола:
- Не хочу устроить ванную ещё и в постели – как всегда, наслаждаться своим комфортом Гера желает по полной. Убедившись, что они оба достаточно сухие, за исключением разве что волос, гречанка открывает дверь, выпуская их в спальню:
- Разбуди меня завтра пораньше, думаю, мне понадобится лишняя чашка кофе перед работой – обычно Никола, если оставался ночевать, уходил первым – тренировки начинались раньше, чем рабочий день в Совете. Но Манолис чувствует, что после такого марафона у неё уйдёт несколько больше времени, чем обычно, чтобы привести себя в приличный для коллег вид. Может, у них даже получится вместе позавтракать, как у нормальных людей, если Гере не придётся долго крутиться перед зеркалом, сводя синяки и засосы с заметных мест.
- Мне давно не было так хорошо – сонно говорит гречанка вместо пожелания спокойной ночи, забираясь в постель, как есть – голышом. Она не обнимает Крама и в принципе не любит спать в обнимку, оставляя себе личное пространство даже здесь. Гера предпочитает просто вытягиваться рядом, и иногда, если в комнате жарко, даже спит под отдельной простынёй. Но сейчас ноябрь и в поместье, продуваемом морскими ветрами, не так уж тепло. Положив голову на подушку, Манолис засыпает почти мгновенно, проваливаясь в черную негу без сновидений.