Mathieu Bertrand Sebastien Grimaldi Себастьен держится спокойно и приветливо, как того требуют правила поведения, привитые с самого детства. Всех детей в замке с ранних лет учат как говорить, как себя вести, как одеваться и что делать, чтобы соответствовать статусу. К счастью, за последние два поколения многие политики пересмотрели и жить стало проще. Во многом это заслуга бабушки Себастьена, которая настойчиво продвигала более современные взгляды вопреки всем, кто был против. new year's miracle 22.04 После долгого затишья возвращаемся красивыми и с шикарным видео от Ифы. Узнать, где выразить благодарность дизайнерам и погрузиться в потрясающую атмосферу видео можно тут
19.05 Новый сюжетный персонаж и видео читать далее
07.04 Не пропустите, идет запись в мафию. Будет весело!
08.03 Милые дамы, небольшая лотерея в честь вашего праздника! Каждую ждет букет и кое-что еще :)
19.02 Не забыли, какой сегодня день? Да-да, нам три года!
19.11 Давненько мы не меняли внешний облик, правда? И мы так считаем. Помимо нового дизайна, вас ждет еще много интересного
Frankaoifebellatrix май — июнь 1980 года

Daily Prophet: Fear of the Dark

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » GRINGOTTS WIZARD BANK » [17.01.1977] the pain passes


[17.01.1977] the pain passes

Сообщений 1 страница 10 из 10

1

«All I see is shattered pieces»
https://i.imgur.com/tOF7yTl.png
Faust Vaisey & Silvestri Greengrass

Дата: 17/01/1977.
Локация: Поместье Вейзи.

Ничто не будет как раньше.

+3

2

Сначала было отрицание. В душе четко поселилась уверенность что это какая-то ошибка, и ему по-прежнему будет с кем вышагивать по коридорам Министерства, разбирать бумажки с тисненными печатями из красного воска, пить кофе по утрам на нулевом этаже, вне работы – носить маску и метку как должное. Это точно должно быть ошибкой, потому что они виделись еще вчера, в самом конце дня, когда Уоррингтон запирал кабинет на два оборота и будто невзначай спросил, пойдет ли Вэйзи с ним на одно маленькое дельце, плевое и мелкое. Фауст ответил уклончивое нет. Изменило бы тогда что-то его необдуманное да?
Он не имел никакого права умирать. Мысль эгоистичная и по-детски утопична, но за свою жизнь Вэйзи успел вбить себе идею, что никто от него не уходит без его разрешения, плевать то воля самого человека или внезапная болезнь, несчастный случай, не считающийся ни с чьими планами. На мгновение светловолосый допускает призрачную вероятность что это правда и острое чувство потери захлестывает его с головой, но лишь на мгновение, его прагматичная часть верит только тому что видит. Принесший вести Огден нервно потирает предплечье, будто бы его метка внезапно начала жечь и на расстоянии доверительного шепота продолжает суетливо выплевывать слова, в которых нет ни капли сочувствия. В какой-то момент Вэйзи хочет его ударить по лицу лишь бы заткнуть, но не хочет отказываться от возможности что это дурацкий розыгрыш и нужно лишь дотерпеть до развязки.
Похоронить должны в пятницу, и сказавший это Огден как-то равнодушно пожимает плечами, то ли неуверенный что в этих обстоятельствах это возможно, то ли радуясь, что они не его. Этой фразой что-то ломается, Фауст кивает и прячет сжатые до синевы на костяшках кулаки в широкие карманы мантии, сводит плечи будто защищаясь от чего-то и перестает слушать монотонную речь коллеги, мечущегося со своих предположений до жадного обсасывания подробностей. Когда громкий хлопок двери где-то в длинном коридоре выводит его из задумчивости, рядом больше никого нет.
День тянется до мучительного медленно и если сначала он думал что сможет легко отрезать от будничности мысли, больше похожие на вязкий, беспрестанный кошмар, то впоследствии оказалось что в его случае монотонная работа враг забытья. Слишком часто он смотрит на дверь, будто бы все еще думает, что это какая-то шутка в духе веселого и беспечного Уоррингтона и зажевывает щеки изнутри пытаясь не закричать когда дверь открывается, но заходит не он. Про себя он грубо и зло клянет Пожирателя, за то что тот был единственным человеком которого он при своем потребительском отношении к людям называл своим другом, и за то что их дружба не успела превратиться в завядший букет (который всегда кто-то один перестает поливать), как до обидного часто случается со школьными связями.
Вэйзи не хватает пары часов до конца рабочего дня когда он просит заместителя отсутствующей Амбридж, о возможности уйти сейчас же – вяло говорит что голова болит так что нет никаких сил сидеть в этом кабинете, и тут он не врет. До каминов в Атриуме он идет неприлично быстро, но направляется не домой, а выходит из камина забегаловки в Косом переулке, названия этой дыры он не знает, только помнит что то был ближайший выход до его пункта назначения.
В декабре темнеет до безумия быстро, отчего в это время в и без того мрачноватом Лютном переулке куда он свернул почти что черно и еще несколько мутно из-за вьющегося в воздухе мелкого, колючего снега сырой лондонской зимы, настолько легкого что влажная брусчатка растворяла его при соприкосновении. Он загадывает про себя что только если окна квартиры что снимал Уоррингтон в этом неприветливом месте не будут гореть, только тогда он поверит, будто бы поверить значило ровно тоже самое что отпустить и смириться. Уже подходя к нужному дома светловолосый безотчетно прибавляет шаг и останавливается, резко, будто столкнулся с четко прочерченной границей защитных чар. Подняв голову вверх волшебник видит черную пустоту в нужных окнах, но не уходит сразу, пока липкий, мокрый снег забивает за воротник, острыми льдинками колет кожу, глаза. На мгновение ему кажется что кто-то смотрит на него из окна в ответ – пристально и зло, и горло будто сжимает чья-то невидимая рука, отчего дышать становится невозможно, но то лишь разыгравшаяся пугливая мнительность у него же в голове (или же первая очная встреча с собственной совестью). От распирающей изнутри тревоги кажется он вот-вот разойдется по швам, Вэйзи пробирает крупная дрожь отчего будто бы опомнившись, он срывается с места и почти что бежит, подальше от этого места, из Лютного переулка, из Лондона. Убежать от тревожных мыслей никак не выходит – он идет долго, избегая оживленного пространства, сворачивая на тесные улочки с выщербленным асфальтом, пока не доходит до Хампстед Хит, пока не дыхание не сбивается окончательно, но удушливое, угнетающее чувство продолжает разъедать его изнутри. Выдохшись, он аппарирует у своего дома – на севере ощутимо холоднее, снег падает густой завесой, сухо трещит под шагами и пока он не оказывается за порогом, плотное облако пара вырывается при каждом выдохе. Дверь открывается с одиноким протяжным скрипом – в доме тихо и темно, не слышно треска камина, а хоть какой-то свет зажигается только с запоздалым появлением домовика – Вэйзи не обращает внимания на откровенный проступок (онемевшими пальцами еле справившись с застежкой на мантии), швырнув промокшую мантию на испуганного эльфа и быстрым шагом направившись в свою комнату. Может хоть тут ему положен покой?
В слабом и холодном свете, отраженным от снежной глади за узкими и высокими окнами, Пожиратель проходит через комнату аккуратно огибая секретер и кресла, по пути не задев ни на один предмет и изможденно опустившись ровно на край кровати. Тяжелыми, словно отлитыми из свинца пальцами он выуживает сигарету, пытается зажечь отсыревшие спички, но те противостоят ему как и все остальное сегодня и прекратив неудачную попытку прикурить Вэйзи швыряет злосчастный коробок в стену.
Когда с отрицанием покончено, ему на смену приходит гнев – влажная сигарета как пластилин мнется, расходится под пальцами в кашу и у волшебника будто срывает заслонку. В короткой ослепляющей вспышке он крушит все до чего способен добраться – валит тяжелое кресло, выкручивает и тянет на себя ручки ящиков стола, скидывает все с его поверхности, что-то разбивается и теперь под неровными шагами хрустит и царапает паркет раскрошенное стекло. Быстро устав, Фауст отступает обратно, к кровати, остро ощущая детское желание залезть под нее и спрятаться, как он поступал лет двадцать тому обратно, удачно скрываясь от любых проблем. Обессилено он опускается на пол, спиной найдя опору в виде кованного изножья, что тут же больно вдавилось ему в позвонки, затылок, а удушливый ком в горле по-прежнему не хочет исчезнуть и он дергано ощупывает ледяными пальцами шею будто пытаясь его найти и следом – вырвать. Дверь тонко скрипит и несколько светильников одновременно загораются, пусть сравнительно тускло, но Вэйзи все равно зажмуривается от бьющего после темноты в глаза света.
- Морти, погаси свет и проваливай, - обращаясь к, очевидно, домовику он хрипло выдыхает и проводит ладонями по лицу, с силой вдавливая пальцами глаза и стараясь не сорваться на крик.

+2

3

[indent] Это никогда не будет просто. Сердце замирает, пропуская как минимум пару ударов. Тяжелый звук настенных часов напоминает, что рабочий день подходит к концу и Сильвестри мысленно благодарит Мерлина, что в этот момент в отделе осталась всего пара человек, на удивление лениво собирающихся по домам. Она припозднилась, занимаясь кое-какими формальностями вне стен Министерства и это было похоже на спасение [или знак свыше, как не называй, а смысл не изменится]. Отдельное чудо, что среди коллег не было Фауста. Впрочем, это вряд ли было хорошим знаком, скорее сигналом к проблемам, которые всплывут немного позже, а пока, она молча наблюдает, как папка с бумагами оказывается на полу и сиротливый листок с фрагментом какого-то отчета все еще кружит в воздухе, будто издеваясь над нерасторопностью Гринграсс. Она не была неуклюжей и уж тем более рассеянной, но в эту минуту пальцы сами разжались, а раздражительность уступила место удушающему потрясению. Подобные новости необходимо сообщать как-то иначе. Сильвестри не знала наверняка, длительное время избегая подобных ситуаций, но отчего-то была уверена, что «так все, он того, откинулся» - не лучший вариант сообщить о смерти коллеги [И не просто «кого-то там», а лучшего и, кажется, единственного друга жениха]. Стоило еще раз поблагодарить Мерлина, что в этот момент в кабинете не было Вейзи. Она не знала наверняка, но была более чем уверена, что хорошим этот диалог не закончился бы и Огден, по лицу которого было видно, как долго он перемывал косточки этой истории, вряд ли вышел из него целым.
[indent] Пришлось бы заказывать сразу два гроба. Абсолютно идиотская мысль, всплывшая в голове скорее машинально, чем от злого умысла. Сильвестри не нравился Огден, но это не значит, что ей было хоть какое-то дело до его потенциальной скоропостижной кончины. Скорее она переживала за Фауста и эта мысль пугала и настораживала одновременно, как минимум, потому что еще 2 года назад она вслух поклялась вечно его ненавидеть, а теперь отступила от намеченного курса. Пусть даже только в своей голове. Впрочем, то, что руки, ноги и голова сотрудника отдела магического правопорядка были на месте, говорило, как минимум о том, что он не додумался ляпнуть нечто подобное в присутствии Вейзи или и вовсе с ним не пересекался, благоразумно избегая контакта с «серебряноглазым монстром».
[indent] - Где Фауст?, - по лицам коллег было видно, что с губ Гринграсс слишком редко срывается имя будущего мужа, который не то чтобы не был на хорошем счету, скорее находился в особой категории тех, с кем не стоит связываться. Сильвестри это не нравилось, ведь Вейзи здесь не любили [читай боялись] в разы больше, чем ее, а значит, в момент особо критический, именно она становилась объектом к которому обращались за помощью с какими-то нелепыми аргументами в стиле «ну ведь он твой жених» или «тебя он послушает». Стоило запомнить раз и навсегда: Фауст никогда и никого не слушал, тем более ее, но об этом никто не кричал на каждом углу. Если задуматься, эта информация и вовсе ни разу не всплывала. Силь не хотела терять авторитет, а Фауст не стремился унижать невесту в присутствии незнакомцев [Она всегда думала, что дело в нежелании показывать «жену-тряпку», но кто знает, что творилось в этой голове на самом деле]. Возможно, еще не настал тот день. Гринграсс привыкла ждать подвоха.
[indent] - А, твой ненаглядный, - Огден корчит отвратительную мину. В этот момент Сильвестри убедилась окончательно, что дело именно в отсутствии Фауста и при нем волшебник вряд ли позволил бы себе хоть сотую долю той же надменности. Стоило возмутиться и проучить идиота, но голова была забита другим, - Умчался около часа назад. Сказал, что голова болит, - ощущение, что Огден даже рад. Странная ситуация, но у Сильвестри не было времени разбираться.
[indent] - Ясно.

[indent] Дорога от Министерства Магии до дома Фауста могла бы занять не более десяти минут и это с остановками в коридорах министерства, но Гринграсс намеренно оттягивала этот момент. Если задуматься, она и вовсе не была уверена, что хочет знать, чем сейчас занят Вейзи и уж, тем более оказаться жертвой его внимания. Исход не был очевиден. Она никогда не сталкивалась с чем-то подобным и не могла представить даже примерно, что ее ждет. Это пугало. Сильвестри не любила томиться в неизвестности и останавливалась, убеждая себя, что ее забота – это лишнее и мужчина справится без нее. В конце-концов, они не были настоящей парой, а значит, Фауст не нуждался в той, что была привязана к нему силой. Гринграсс повторяла себе это снова и снова, но сердце предательски щемило, стоило ей остановиться, решив не продолжать путь и направляться в сторону дома. В глубине души она понимала, что не сможет спокойно спать, не зная, что происходит. Для нее эта новость стала ударом не потому что они с Уоррингтоном были хоть сколько-то близки, если задуматься, ей он даже не нравился. Не настолько, чтобы радоваться его смерти, но все же. Причина столь сильного потрясения таилась именно в Вейзи. Том самом, что портил ей жизнь уже около трех лет и, по мнению самой Сильвестри, должен был получить по заслугам. Она думала так ровно до того момента, как сегодня вернулась в Министерство. После известий о смерти Уоррингтона ей стало страшно.
[indent] - Здравствуйте, госпожа, - домовик отшатывается с таким видом, будто ждет, как минимум, пинка и Силь молча смотрит на Морти, пытаясь найти в его виде нечто необычное. Фауст не отличался склонностью к живодерству, но окажись домашний эльф в синяках и ссадинах, это был бы более чем яркий сигнал к бегству. Развернулась бы она тогда? Кто знает, отчего-то сейчас Гринграсс думала, что нет. На счастье, Морти был напуган, но не более того. Оставалось гадать, что творилось наверху.
[indent] - Он у себя?, - Сильвестри нравился домовик Вейзи и будь сейчас другие обстоятельства, она бы даже поздоровалась с ним. Когда-то подруга заметила, что, не смотря на всю неприязнь к тем, кто не отличается чистотой крови, Гринграсс на удивление лояльна со слугами. У Силь не было ответа, домовики были милыми, у них дома не было принято пинать или оскорблять прислугу без повода. Впрочем, это никогда не озвучивалось, в особенности при посторонних, кои могли счесть это за слабость.
[indent] - Да, госпожа.
[indent] Она забывает снять пальто и молча проходит мимо, стараясь не обращать внимание на дрожащий голос и жалобный взгляд эльфа.

[indent] Половицы скрепят, будто предупреждая, что игра не стоит свеч и еще есть шанс уйти. Сильвестри буквально чувствует пристальный взгляд с картин и молча идет, ощущая себя как на казни. Впрочем, есть ли смысл жалеть, если сама полезла в петлю? Отчего-то, сердце утверждало, что нельзя иначе и Гринграсс ему верила, как показала практика, не впервой. Она останавливается у двери, как у последнего барьера и молча прислушивается, замирая в темноте коридора. Из спальни не доносится ни звука и, в какой-то момент, тихо приоткрывая дверь, даже кажется, что внутри никого. Всего на миг, до того, как взору предстанет изуродованная комната и силуэт у изножья кровати. Он стал заметен немного позже. Сильвестри молча заходит, зажигая пару ламп и останавливается в полушаге от Фауста.
[indent] - Это не Морти, - сухая констатация факта. Настолько неуместная, что в какой-то момент ей кажется, что этот голос принадлежит кому-то другому. В комнате царит полумрак, но даже этого достаточно, чтобы как следует рассмотреть масштаб бедствия. Моментально  Гринграсс становится неуютно и дело не в испорченной мебели, а в нем, сидящем на полу с прикрытым тенью от рук и волос лицом.
[indent] Слова застревают комом в горле. Она шумно выдыхает, опускаясь на колени до того, как из под челки покажется пристальный взгляд серых глаз и аккуратно тянется рукой, намереваясь убрать пряди с лица мужчины. Пальцы, нежно цепляя кожу, скользят к виску, путаясь в мягких волосах в тот момент, когда прядь оказывается за ухом. Сердце гулом отдает в ушах. Все происходит инстинктивно, само собой. В какой-то момент Сильвестри кажется, что она заперта в клетке с диким зверем и никто не может сказать, что произойдет в следующий момент.

+1

4

Никто не имел права уходить от него дальше того допустимого расстояния, с которого он был способен вернуть (на которое был способен протянуть кукловодную нить), уходить было никак нельзя, пока у него оставался хоть какой-то шкурный интерес. Непреложное правило было нарушено стихийным бедствием под названием смерть и Вэйзи не мог осознать что чувствует на этот счет – досада это, или пресловутое (много где описанное и рассказанное, почти что с подробной инструкцией как должен себя чувствовать убитый горем человек) горе и чувствует ли вообще что-то подобного толка, ведь, зная себя, был железно убежден что не может. Что было точно, домой он вернулся опустошенный, оглушенный, потерявший способность бесстрастно, связно мыслить.
За смоляной чернотой плотно стиснутых век то липкое беспокойство, от которого он последние несколько часов так настойчиво бежал с попеременным успехом, вгрызается в висок ржавым консервным ножом. Мысленно отстранившись от чувства, сворачивающего, сжимающего горло ледяной костистой лапой, Пожиратель пытается беспристрастно изучить себя изнутри и понять, так ли себя ощущает скорбящий, чувствует ли он себя в соответствии с новой ролью? Очень похоже, что то, что светловолосый выдает за сидящее комом в горле и жрущее ему затянутый болью висок беспокойство, не что иное как та самая скорбь и он в ответ пытается ее скомкать, спрятать, чтобы взамен почувствовать злость, подхлестнутую эгоистичным обоснованием – в первую очередь страхом собственной смерти, ведь если его лучший друг смог так легко и неожиданно уйти, что помешает ему не отправиться туда же?
На его грубое предложение убраться откликается голос, мало похожий на протяжное блеяние старого эльфа, голос который добровольно никак не мог здесь оказаться, нелепая иллюзия загнанного сознания, вот и все. Раздраженный собственным воспаленным рассудком Фауст еще сильнее вжимает пальцами веки, так что на их изнанке перед глазами расходятся алые круги до черной слепоты, не хватало еще пары ладоней чтобы закрыть уши и полностью абстрагироваться от этого мира (может, еще одну пару, чтобы лучше держать порывающийся крик). За режущей болью в глазах он не чувствует как затекли сведенные плечи и согнутые колени, и продолжает пытаться сжаться и вжаться в поверхности к которым прикасается чтобы попросту исчезнуть. Конечно, этот трюк не пройдет. Ни грядой выступающих позвонков, ни острыми лопатками светловолосый волшебник не сможет раствориться в металлическом изножье, ни провалиться через скрипучие дубовые доски паркета.
Когда когда-то касается его волос, он откровенно пугается и отнимает ладони от лица, не сразу, расфокусированное зрение отчаянно борется со слишком ярким для него сейчас светом, тени пляшут смазанными пятнами, пока не сходятся на знакомых очертаниях. Вэйзи смотрит на девушку широко раскрытыми в замешательстве глазами, где красной сетью лопнувшие сосуды расчертили белки и отстраняется от протянутой ладони как от чего-то дурного, думая, что если что могло пойти еще больше наперекосяк, то вот оно, пошло и пришло. Если кто-то хотел сказать заслуженное жалкий в его адрес и сплясать на его уязвимости, сейчас было самое время и этот кто-то не могла не воспользоваться такой удачной возможностью - он бы воспользовался на ее месте. Честнее будет сказать, он всегда пользовался такой возможностью.
- Уходи, - первый раз Пожиратель произносит пустым, безжизненным голосом, будто бы тот не его, не понимая где он находится, с кем он находится и почему все так, сжимая ладонями теперь уже виски. Во второй раз он облачает слово в просьбу, звуча кем-то мало похожим на Фауста Вэйзи, рассыпающимся на выдохе в соломенную труху, - Уходи, пожалуйста.
Третий раз он не просит, он закипает в какой-то горькой злобе, не желая ни чьего сочувствия ровно так же как и ожидаемого глумления над своей откровенной слабостью и кричит, впечатывая третье слово в воздух прямым предостережением, - Уходи!
Слово повисает в воздухе огромным восклицательным знаком, закусившим изнанку щек до крови лишь бы не продолжить орать до срыва голоса. Мягкий, успокаивающий жест был похож на проявление сочувствие, но это было не то что они делали друг с другом уже какой год, жалость никогда не была даже мимолетной ступенькой в их отношениях. Желчь, да, желание поддеть – двойное да, но никак не поддержать, да и он сам не жаждал утешения извне, не зная как это и зачем надо ему – ему же не пять и он не испуганный мальчишка которому приснился детский, но такой явственный кошмар и он теперь остро хочет чтобы кто-то его утешил и погладил по голове?
На минуту волшебник допустил что это и правда искреннее сочувствие. Пусть даже так, его он все равно опасался, будто бы то способно было размягчить и выскоблить засевший внутри горькой ком, который он хотел оставить как можно глубже и дальше от чужих глаз, отчего Вэйзи неловко отодвигается, опираясь ладонями о пол, натыкается на осколки, рассыпанные пергаментные листы, какой-то канцелярский мусор, спешно поднимается, отряхивая налипшую к коже стеклянную крошку о брюки и отходит, к дальнему окну. В нос буквально забился деликатный, знакомый запах духов, что принесла с собой Силь, такой же лишний здесь как и она сама, потому резко распахнув окно (так что стекла резко и протяжно задребезжали в оконной раме) Вэйзи пускает поток стылого, зимнего воздуха в комнату. Со стороны он наверняка выглядит потерявшим осмысленность в собственных действиях, но сам он отдает отчет в каждом шаге – воздух теперь пахнет чем-то металлическим, пресным и мерзлой землей, в которой будет лежать Уоррингтон.
Пожиратель привык примеривать где-то увиденные, подсмотренные роли и хорошо запомнил как люди свыкаются с горем подручными средствами – выпивкой и одиночеством. От окна он отходит с явным намерением, раскрывает пока еще не тронутый шкаф и с равнодушием к прежнему порядку выкидывает оттуда вещи, одну за другой – где-то на полках за стопкой однотипных свитеров была початая бутылка джина. Тонкие мелкие парезы на внутренней стороне ладони пощипывает, когда он наконец ее находит и сжимает, будто кто-то намеревался ее отобрать. Дело за малым, найти в этом погроме хоть один целый бокал.

+1

5

[indent] Она вздрагивает, на мгновение застывая с вытянутой рукой, будто любое неосторожное движение может привести к летальным последствиям, спровоцировав его на действия. В каком-то смысле, так и было. Сильвестри никогда не видела Фауста в подобном состоянии, будучи твердо уверенной, что этот мужчина и вовсе не способен на подобные чувства. Вполне осознанно, она шла на риск, даже не подозревая, что произойдет в последующий миг, когда Вейзи откроет глаза. Сострадание, горечь утраты, боль. Сейчас он казался совсем другим. Таким живым и понятным, состоящим из крови и плоти, а не стали, пронизанной ненавистью ко всем вместе взятым и каждому по отдельности. Уязвимый, беззащитный, ранимый. Все это было не свойственно «ее жениху», который издевался над ней последние пару лет и не стеснялся демонстрировать некое удовольствие от созерцания своих поступков. Тому мужчине, что начал игру ради банальной победы, променяв отношения на глупый спор. Был безжалостен и до безобразия расчетлив, осознанно оттолкнув всякий шанс на счастье. Впрочем, нельзя говорить о том, чего не было. Вейзи никогда не испытывал к ней хоть каких-то теплых чувств и уж тем более любви, выстраивая оборонительные стены, из-за которых удобно «стрелять на поражение», но никак не любить и быть любимым. Сейчас он казался куда более ранимым, чем, если бы ему вскрыли грудную клетку, обнажив еще бьющееся сердце [оно ведь должно биться?].
[indent] Ей больно видеть его в подобном состоянии и это чувство не имеет ничего общего с давней установкой отомстить, при первой же удачной возможности. Они заигрались. Буквально утонули, забывая, что это не игра и все шрамы, полученные в ходе партии вполне реальны и не затянутся, как только закончится очередной раунд. Со временем, все глубже погружаясь в изощренные варианты контратаки и схватки, они утратили нить реальности, полностью игнорируя всю ту боль, что комом встревала в горле, лишая возможности спокойно существовать, оставив в покое оппонента. Они не могли быть вместе, по привычке нанося удары, даже если ситуация того не требовала. Просто потому что могли, привыкли, не видели другого выбора, машинально кромсая друг друга на куски без особой причины. Получали удовольствие от раздражения и обиды второго. Улыбались, видя как слова попадают в цель, а действия задевают не меньше, чем искусно наточенный клинок. Питались негативом друг друга. Закапывались все глубже, в очередной раз теряя реальность ровно на столько, чтобы не понять, насколько ужасна реальность происходящего. Они буквально сходили с ума, оставаясь наедине и этому уже не было логичного объяснения.
[indent] В один миг ей становится стыдно. По настоящему, без наигранной горечи или глупой инсценировки. Она никогда не хотела этого. Она никому не желала пережить нечто подобное. Столько раз, день за днем, представляя, как нанесет удар, который сделает настолько больно, что маска кукловода рассыплется вдребезги, она не представляла, что будет испытывать что-то кроме ликования, увидев то, во что превратился Вейзи. Это было ужасно. Непоправимо. Необъяснимо. Чудовищно. Страх, столь липкий и не приятный, что хочется сорвать одежду вместе с кожей, лишь бы выковырять его из себя, сковывает тело, гнусно напоминая, что она достигла того, чего так давно желала. «Враг» был повержен, пусть даже не от ее руки умер Уоррингтон. Он был разбит, надломлен и буквально уничтожен. Пришло время радоваться, вот только то, что испытывала Сильвестри мало напоминало об этом.

[indent] - Фауст, - она так давно не произносила его имя, выдавливая из себя куда более привычное и едкое «Вейзи», что голос звучит словно чужой. Настолько тихий, что звуки съедает повисшая тишина и еле слышный скрип половицы. Охрипший. Испуганный. Резко исчезающий, как только следом за первым «Прочь», слышится приказ куда более агрессивный и настойчивый. Она не двигается, лишь немного щурится, чувствуя как череда мурашек проносится по всему телу. Ей не стоило приходить. Силь была последней, в чьей поддержке нуждался бы Вейзи. Персоной нон грата, если вам угодно, для случаев особой уязвимости. Не исключено, что он ждал подвоха. Признаться, еще вчера Гринграсс сама была уверена, что стоит увидеть «брешь» в защите и за ней последует максимально жестокий удар. На деле же все оказалось иначе.
[indent] Он не хотел ее видеть и это было более чем ожидаемо. Выгонял, буквально указывая на дверь. Еще пару минут назад она не была уверена, что стоит входить, теперь же, просто не могла уйти, осознав весь масштаб бедствия. Фауст никогда не убегал. Это было настолько противоестественно, что Силь буквально потеряла дар речи, наблюдая как волшебник поспешно отодвигается, не обращая внимание на стеклянную крошку и осколки, впивающиеся в руку. Он не был похож на себя. В который раз за время, что они мучили друг друга, Гринграсс пришла к выводу, что и вовсе не знала его.
[indent] - Это нормально, - она на мгновение закрывает глаза, стараясь унять подкатывающее беспокойство. Еле слышно выдыхает, встает, делает шаг, уставившись на крошку, захрустевшую под подошвой и взмахивает палочкой, наблюдая как комната медленно возвращается к первоначальному виду, в то время как Вейзи ретируется подальше от нее, пуская в помещение морозный воздух. Силь была в пальто, но ей моментально стало холодно. То ли от минусовой температуры за окном, то ли от того, как отчаянно он пытался избавиться от ее присутствия. Казалось, он бы вышвырнул ее силой, но отчего-то боялся приблизиться, отстраняясь как можно дальше, как от чумы.
[indent] - Ты слышишь меня?, - она тихо обращается к мужчине,  устраивающем беспорядок в том углу, до которого еще не добралась магия, и смотрит на бутылку, зажатую в руках. Это было ожидаемо и вместе с тем, до безобразия не вовремя, но Силь и сама была не против выпить [для храбрости], размышляя об этом по пути в поместье Вейзи. Для окружающих она была сильной, непокорной и гордой. Рядом с ним - моментально превращалась в особу крайне уязвимую, нежную и ранимую. Возможно, она пожалеет о собственном решении, но сейчас Гринграсс казалось, что у нее просто нет другого выбора. Она зашла слишком далеко, чтобы просто уйти, махнув на все рукой. Пускай Вейзи и не любил ее, но в душе Силь еще остались некие чувства, по отношению к магу. Она их давила, душила, искореняла, но так и не уничтожила по-настоящему. Учитывая все происходящее сейчас, возможно, не зря.
[indent] - Фауст…, - она делает шаг к нему, мягко укладывая свою руку поверх его. Пытается поймать его взгляд, попутно стараясь забрать из рук алкоголь, сжимаемый как последнюю надежду, - Послушай меня, - голос звучит тихо, еле слышно, перебиваемый шумом остатков «магической уборки». Она медленно выдыхает, настойчиво вырывая из рук бутылку джина. Ставит ее на комод и тянется к лицу, прикрытому растрепанными волосами, - Горевать – нормально. Он был твоим другом., - Силь привстает на носочки и кладет ладони ему на щеки, заставляя опустить голову, - Посмотри на меня, - она говорит вкрадчиво но требовательно. Переманивает внимание на себя. Все еще боится, что следом за одним из шагов последует «удар», но чувствует необъяснимую потребность достучаться до него.
[indent] Ей страшно. Силь не была готова увидеть такого Вейзи. Он никогда не игнорировал ее, не стремился оказаться как можно дальше и уж точно не избегал. Он никогда не оставлял попыток сделать ей больно и сейчас, все это ужасало даже сильнее, чем прежде.
[indent] - Мне правда жаль, - она поджимает губы и тянет его на себя, пытаясь обнять. Возможно Вейзи и не догадывался, но больно может стать каждому и это просто стоит пережить.

+1

6

Привычки топить в бокале тоску или дискомфорт иного рода у него не было, но многочисленные примеры не могли ошибаться в том как часто это помогает, ошибаться не мог и он, всегда выбирая единственно верный ход. Притирка к роли происходит до удачного быстро, буквально по щелчку невидимого переключателя в голове и Вэйзи действительно чувствует острую жажду, скребущую глотку когтистой лапой и легкий тремор в руках, впрочем, последнее могло быть и не связано с навязанным желанием (а с тем как сходит прочь волна адреналина, оставляя полую пустоту и дрожь). Гладкое, толстое бутылочное стекло приятно холодит ладонь, но унять жгучий жар, прутом вкручивающийся в висок (в глаз, в позвоночник, в грудь, как извивающийся спрут) ничуть не способно, так же как и смыть расползающуюся горечь на нёбе. Пары полных глотков терновой жидкости болтавшихся на дне бутылки может и не хватить.
Так он думает пока не ощущает какое-то препятствие на своем пути и резко оборачивается с выражением упрямой горячности, с видом человека, который незыблемо уверен в том что делает, но не собирается никому это объяснять. В матовом желтоватом свете, и без того режущие черты лица кажутся грубо оскобленными, выбеленными мрачной гримасой (не подходи и не спорь, себе дороже), но взгляд идет с ними вразрез – лишенный привычной осмысленности, странный, мерклый, будто кто-то внутри потушил свет.
Голос не дает сфокусироваться на таком простом занятии как удержание предмета в руке, отвлекает от вереницы окрашенных вяжущей горечью мыслей и принятых прописных решений расхожей проблемы. Вэйзи ни в какую не хочет слушать, но все равно слышит (будто слова насильно заталкивают ему в уши) в неожиданно шумной комнате, внутренне беззубо закипает, злится то ли на то что бутылка с хвойным напитком теперь стояла дальше расстояния вытянутой руки, то ли из-за того что был нелюбезно вырван из выбранного себе контекста. Зло ходит желваками, когда помимо того чтобы слушать, приходится смотреть и не желая того все равно плавится зажатый между двух горячих ладоней. Как она только не боится что оплавленная маска сползет, нечаянно обнажив того кто радостно пляшет когда ей больнее всего? Мягкий, но убедительный голос, потерявший привычную звонкую каплю яда в каждой воткнутой в его адрес фразой, подтачивает его глупое упрямство, он послушно склоняется будто был зажат в стальные тиски и будто бы даже внимает всему, разгладившейся морщинкой на переносице и пустым стеклянным взглядом.
Шуршащий и трескучий шум заканчивается практически мертвенной тишиной, и Вэйзи сопротивляясь оцепившим его ладоням поворачивает голову, обводит взглядом всю комнату, теперь стерильно чистую – у него, с упоением рушащего чужие жизни отобрали право разрушить собственную комнату, поломать, порвать и разбить все что и так его. Внутри вызревает неосознанный протест, он не просил ему помочь, он хотел чтобы деструктивная обстановка снаружи соответствовала той что была внутри. Когда чувствуешь как тонешь, а тебе говорят что это нормально – разве это способно помочь?
Фауст отступает, высвобождаясь из телесных пут, мотает головой, как тягловое травоядное, замученное назойливым оводом, чуть морщит лоб в строгой вертикальной морщинке. Отступает еще раз, вбок, будто бы опасаясь лишнего прикосновения – несколько шагов не глядя и зацепив бедром край кровати, неловко садится, упираясь ладонями в матрас. Сжавшись на самом краю кровати, светловолосый все еще мотает головой, будто бы пытаясь скинуть какой-то морок, дышит поверхностно и будто бы принужденно острым от холода воздухом, устало потирает глаза выгнутыми в запястьях ладонями, опять, будто темнота избавит от ее присутствия, от покосившую плечи усталости. Казалось стоило бы оставить глаза закрытыми и принять эту возможность как можно скорее провалиться в черноту, но волшебник открывает чересчур иссушенные усталостью, в тонкой красной сети лопнувших сосудов глаза, старательно комкая навалившуюся сонливость.
- Почему ты еще здесь? – говорит он медленно, на выдохе, чуть склонив голову вбок, не отрывая безучастного, не имеющего ничего общего с вопросом лица и взгляда, в котором нет никакой благодарности, но нет и злости, он пустой и остывший. Потому что лучше так, чем пить джин в одиночестве, отвечает он сам себе, но то не имеет ничего общего с ее мотивами. В чем бы ни была мотивация, оценивая всех по себе Фауст был уверен что не мог быть первопричиной, может в Министерстве выдавали задания «делай только добро тому, кого ненавидишь», а он был и не в курсе. Может она просто ищет возможности продавить его в момент слабости и правильными словами получить себе свободу. Апатия накрывает его плотным покровом, таким же как снег, скрывший подоконник за открытым окном.
Волшебник, согнувшись, тянется к единственному ящику прикроватной тумбочки, выуживая пустой портсигар, разочарованно потрясая им в воздухе, и чуть дольше пошарив, выуживает мятую самокрутку, подпалив ее от слабого огонька последней спичка. Стремительно сбежавший до основания огонек, догорая, лизнул ему пальцы и чуть сморщившись светловолосый трясет обожжённой кистью в воздухе. Затягивается самокруткой до немеющей рези в легких, прокатывая рвущиеся слова на языке, не уверенный действительно ли стоит искать подвоха и правильно ли так закрываться от ласковой снисходительности, - Мне не нужно твое сочувствие.
Задерживая взгляд на тлеющем пепельном кончике он торопится добавить уточнение, сбивая слова в одну кучу (мгновением позже мысленно одергивая себя за то что они кажутся оправдывающимися), сбивающуюся на слове ничье, - Мне не нужно ничье сочувствие.
Обгоревший пенек падает ему под ноги, на глянцевый паркет и Вэйзи с силой вдавливает его в пол носком ботинка, глядя на пепельное пятно как на последний оплот разрухи в этом помещении, - Ты и понятия не имеешь какого это.

+1

7

[indent] Этот взгляд совсем не похож на то, что она видела прежде. Такой отчужденный, холодный и пугающий, но уже не своим резким натиском серебристых глаз, а - пустотой и отреченностью. Странный и пустой, будто в ее руках заключена безжизненная оболочка, которую хозяин тела решил бросить, не желая тянуть не себе бессмысленный балласт. Это было-по настоящему страшно [а ведь не так давно Сильвестри была уверена, что уже не способна бояться]. Но Вейзи, которого она видела перед собой не был тем мужчиной, с которым она познакомилась в школе, в которого влюбилась, а позже – возненавидела, съедаемая чувством обиды и стыда за собственную беспечность. Он не был «ее Фаустом», тем, что мучил, получая от этого некое особое удовольствие, держал возле себя, каждым словом и движением напоминая, что ей не скрыться, буквально душил, упиваясь собственной властью и лишь за редким исключением становился нежным, будто усыпляя бдительность перед тем, как нанести очередной «удар». Сейчас было самое время оставить его, а лучше – добить, чтобы избежать будущей «погони». Голова твердила, что вот он шанс, но голос рассудка становился все менее и менее заметен, заглушенный тревогой и предательским сердцем. В день злополучной помолвки Фауст был прав, она все еще любила его.
[indent] В какой-то момент Силь становится интересно, переживал бы Вейзи, окажись на месте Уоррингтона она? Был бы взгляд Фауста таким же обреченным и подавленным?  Разгромил бы он комнату? Искал бы утешение в алкоголе? Изменилось бы в жизни этого мужчины хоть что-то, если бы она завтра исчезла? Или же отсутствие «любимой игрушки» приносило дискомфорт лишь до того момента, как в его жизни появилась бы другая? Глупые мысли, которым не суждено материализоваться в слова. Гринграсс не была готова озвучить свои предположения. Она просто не хотела слышать ответы на те самые вопросы, что сдавливали грудную клетку, отдаваясь болью в ребрах. Тем временем в комнате становится до ужаса тихо, будто из нее насильно «выкачали» все звуки. Он тоже заметил это.

[indent] Почему ты еще здесь? Она машинально повторяет его слова, прокручивая их в голове, словно на заевшей пластинке. Рассматривает под разными углами, пробует на вкус, повторяет, будто выискивая в одном из звуков некий особый смысл. Молчит, не зная, что ответить на этот вопрос. Такой простой и логичный, сейчас он казался куда более сложным, чем все выпускные экзамены вместе взятые. Фауст был прав. Ей не место в этом доме и в этой комнате. Она не входит в круг тех, в ком нуждается Вейзи. Она – всего лишь дополнение его яркой и бескомпромиссной жизни. Еще одно подтверждение и без того общеизвестного факта: Он всегда получает то, что хочет. И вот она – живое доказательство, застывшее в полумраке спальни в ненавистном доме, от которого Силь бежала последние несколько лет, десятки раз находя поводы перенести «подходящую» дату свадьбы. Теперь все это казалось смешным и бесполезным, словно каждый отказ и сопротивление лишь приближали уже виднеющуюся на поверхности истину. Ей не уйти. Ни сейчас, ни потом.
[indent] Это никогда не будет легко. Сильвестри закрывает глаза, чувствуя как пекут веки. Медленно выдыхает, пытаясь смириться с тем, что давно виднелось на поверхности, но благодаря упрямству и гордости отвергалось вплоть до этого момента. Слова, застревающие комом в горле на этапе любой из попыток быть озвученными. Возможно, она бы охотнее выпила яд, чем признаваться в этом вслух, но под рукой оказался только джинн, а напротив находился мужчина, оставив которого она бы не смогла жить дальше.
[indent] - Потому что, ты – мой будущий муж, - она говорит медленно, будто выносит сама себе приговор. В общем-то, он был известен уже давно. Это всего лишь констатация факта, которая впервые слетела с ее уст вместо привычного протеста и криков в стиле «только через мой труп!». К сожалению, эти слова не приносят облегчения или хоть каких-то эмоций, просто застывая в воздухе. Она прокручивает ненавистный металлический ободок на безымянном пальце и горько улыбается, не чувствуя хоть какой-то радости от подобного признания неизбежности.
[indent] - Хорошо, - Силь тихо соглашается, еле заметно кивая, и убирает несколько растрепанных прядей с лица. Поджимает губы, сдерживая обиду. Прикусывает изнутри щеки, уставившись куда-то на стену справа от себя. Бессильно опускает руки. Молчит. Сжимает кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони, резко разжимает пальцы. Проходит мимо него, задержавшись взглядом на тлеющем кончике сигареты, и закрывает за собой дверь, покидая комнату под размеренный скрип половиц.

[indent] Это похоже на проклятие. Словно некие чары, возвращающие в ту самую точку, с которой не так давно она пыталась вырваться. Те же двери, та же комната, тот же мужчина [на удивление не устроивший погром в только что убранной спальне]. Все такой же безмолвный. В той же застывшей позе на краю кровати. Если задуматься, за то время, что ее не было, не изменилось ровным счетом ничего. Не изменилась и она, даже немного вживаясь в роль хозяйки дома. Впрочем, ровно настолько, чтобы попросить приготовить еды и найти аптечку. Смирилась – не значит «захотела быть».
[indent] Она открывает дверь, чувствуя некое дежавю от повторяющейся сцены. Уже более уверенно проходит внутрь, поставив коробочку с лекарствами на комод, рядом с так и не тронутой бутылкой джина. Закрывает окно, поежившись от холодного ветра. Безразлично смотрит на застывший в темноте пейзаж. Достает палочку, зажигая камин. Все еще не оборачиваясь к кровати, расстегивает пуговицы на пальто, бросая его на кресло. Возвращается к маленькой коробочке и, бросив ее возле себя, усаживается на кровать, уставившись на мужчину. Кажется, он не ожидал ее увидеть еще раз. Что ж, она и сама не подозревала, что вернется по собственной воле.
[indent] - Мне не надо твое разрешение, - Сильвестри отвечает на немой вопрос, вытягивая руки. Ждет несколько секунд и недовольно фыркнув, привстает, цепко сжимая пальцы на запястье Вейзи, - Смирись, - она бросает последнюю фразу, даже не удосужившись посмотреть на жениха. Внимательно рассматривает его ладони, изучая порезы. Одной рукой открывает коробочку, доставая из нее вату и бесцветную жидкость.
[indent] - Ты должен был это понять, - Силь методично проходится ваткой по небольшим ранам, пристально рассматривая каждую из них, - Ты сам захотел быть вместе, - она пожимает плечами, чувствуя некую горечь на языке от подобных слов. Столько попыток сбежать и полное фиаско, будто внегласное признание «Я всегда буду с тобой». Отвратительное чувство предательства от собственного сердца, которое не согласно с куда более логичным «добить и убежать».
[indent] - Фауст, - она заканчивает процедуры и, удовлетворившись собственной работой, откладывает аптечку, все еще не отпуская его руки, - Это нормально, доверять кому-то. Пойми же, - Гринграсс упрямо смотрит не отводя взгляд, - Ты можешь рассказать мне, - она наклоняется немного вперед, заглядывая в глаза, такие знакомые, но вместе с тем чужие, - Я пойму. Я всего лишь хочу помочь, - будто ответ на куда более раннее утверждение, все еще нависающее в воздухе. Ты и понятия не имеешь какого это. Обидно, если задуматься. Еще один тяжелый вздох.
[indent] - Иди сюда, - Силь залезает на кровать с ногами и тянет его ближе, обнимая со спины. Перебирает пальцами растрепанные волосы, касаясь щекой острой скулы. Все еще мысленно ругает себя, что не ушла, когда была такая возможность. Инстинктивно напрягается, не зная чего ожидать. Она сама загнала себя в эту ловушку и теперь даже не пыталась выбраться, принимая более чем тяжелое решение.
[indent] - Я останусь с тобой.

+1

8

Он смотрит куда угодно – только не на Гринграсс – изучающе разглядывает округлые, чернильные носы собственных ботинок, темный, мозаичный паркет, гору скомканных одноцветных вещей (так и не разберешь где брюки, а где свитера в этой мятой куче), приглушенный янтарный огонек настольной лампы (пока перед глазами не начинают плясать желтоватые слепые пятна), с таким выражением лица что нельзя сказать, неловко ему, все еще горько или уже все равно. Отвлеченно и апатично пересчитывает книжки, лежащие ровной башней на столешнице по истрепанным, разномастным корешкам, но не потому что происходящее светловолосому глубоко безразлично, просто с детства он счел действенным то что если на что-то не обращать внимание оно само исчезнет, будь то ожившие жуткие тени на стене в отсвете ночника, или навязчивые мысли, мешающие его рациональному рассудку. Сейчас его целью были не мысли, с начала вечера закапывающие его куда-то в глубокий и мрачный колодец к свежим мертвецам и детским страхам, а человек, мешавший копать тот самый колодец. Глупо, не правда ли? Где-то там на грани подавленного зыбучим беспокойством сознания Вэйзи понимает как несправедливо поступает с единственным человеком, желающим протянуть ему руку поддержки и казалось бы попусту не ценит неизменную (когда-то, зачем-то захваченную себе), штатную единицу своей жизни. Несправедливо, что он так неблагодарно и настойчиво отталкивает предложенную опору сейчас, но признать что он и правда тонет во всепоглощающем чувстве вины и как отчаянно пытается из этого выбраться, не может. Предаваться отчаянию публично удел слабаков.
Безусловное согласие — это не то что он ожидал услышать, привыкший на все свои «да» получать непременные «нет». Липкая тревога снова пробирается вверх по горлу, сжимается в тугой ком, когда Вэйзи осознает что сейчас останется один, одержав свою маленькую и никчемную победу настойчиво выгоняя ее прочь. Долгое мгновение от неловкой тишины, тихих шагов по скрипучему паркету, практически невесомый хлопок двери, до новой, вакуумной тишины проходит в натянутой паузе и молчит он по простой причине – боится, как бы в его голосе не зазвучал заострённый, царапающий кожу страх, просящие нотки, таким она его точно не помнила, или, вероятнее, вообще не знала. Светловолосый слишком занят попыткой хоть как-то сохранить лицо, натянуть обратно проседающую старую маску, чтобы еще следить за тем не трескается ли его голос от снова сминающего горло изнутри смятения.
Шаги, еле различимые, уже раздаются по обратную сторону двери, и Вэйзи беспокойно оборачивается, будто бы кто-то взглядом буквально вдавливается ему между лопаток мешая спокойно сидеть, но нет, дверной проем ожидаемо пуст от чьего либо присутствия. Как он и хотел (как он и заслужил). Наконец, он остался наедине с самим собой, но отчего-то едкие прежние размышления продолжают шириться и бесконтрольно расползаться по краям, будто кто-то срезал швы со свежей раны. До этого казалось ее присутствие подтачивало и без того шаткое самообладание, но выходило все наоборот. Только сейчас Вэйзи понимает как ему холодно и, поколебавшись, невербально закрывает (из ребяческого порыва распахнутое зазря) окно, — то захлопывается резко, с дребезжащим звоном, но недостаточно, чтобы разбить стекла на несимметричные осколки. Морозный поток воздуха перестает колоть открытую кожу и в закрытом пространстве становится еще тише (хотя казалось бы – куда еще), глухой вакуум давит на уши, взвинчивая нервы до предела – мерное тиканье настольных часов кажется громким барабанным боем, а мелкая снежная сыпь об оконное стекло не видимыми глазу снарядами. Вэйзи рассчитывает на терпкий вкус или хотя бы запах табака, в его случае почти что обезболивающий, как сносное снадобье, но помнит что ящик пуст, хотя и не сдерживается от очередной проверки, лишь бы чем-то занять руки, лишь бы чем-то отвлечь голову. Слабость от пережитого наваливается мешком на плечи и насильно, настойчиво толкает его в смазанный, тревожный сон.
Когда бороться с отравляющей сонливостью вжимая пальцы в края матраса до болезненного онемения было уже практически не под силу, бывший слизеринец вновь слышит шаги, тут же списывая их на глухую пульсацию сердечного ритма в ушах, и еле сдерживает поворот головы на звук открывающейся двери. Ликование на недрогнувшем ни единой жилкой лице можно прочесть по глазам, только их почти не видно за паутиной светлых волос, упавших на полу-склонившееся к собственным коленям лицо. Рядом под тяжестью тела с коротким скрипом прогибается матрас и Вэйзи поворачивает к девушке недоумевающее лицо — выжать из себя благодарность он вряд ли сможет, но пытаться выгнать больше не будет, разрешая обхватить, зачем-то, свои кисти. Следом, приподнимает брови в кратком жесте удивления — Силь с такой серьёзностью подходит к его пустяковым порезам, что волшебника это неуместно веселит и он закусывает щеки с внутренней стороны, стараясь сдержать порывающийся нервный смешок. Смоченный белый хлопковый шарик по запаху мало напоминает старый добрый растопырник, но Фауст даже не думает одернуть руку, доверчиво удерживая ладонь раскрытой и не уворачиваясь от прямого взгляда.
- Спасибо, - произнести это гораздо легче, когда нет возможности сказать это в лицо, пусть оно и находится близко, так что последние слова он слышит у своего виска. Помедлив, он позволяет себе расслабиться в теплом кольце рук, опуская сжатые плечи и беззвучно выдыхая тихо говорит, возможно слишком резко расставив акценты, - Я не хочу ничего рассказывать.
От произнесенного на переносицу возвращается вертикальная морщинка, идея выложить начистоту все что выедает его изнутри пугает тем что начав, он не сможет остановится, пустив черные мысли вереницей наружу. Пугает и то, что отказ в исповеди немедленно оттолкнет, а эту мерзлую ночь один он не переживет, поэтому Вэйзи поспешно заключает обвивающую его руку в кольцо из своих пальцев, - Только не уходи, пожалуйста.
Куда ей в самом деле идти, она все равно уже перешла черту, к которой не стоило даже приближаться.

+1

9

[indent] Это были самые сложные 10 минут в ее жизни. Возможно, прозвучит странно и весьма претенциозно, но за свои двадцать с лишним лет, она еще никогда не испытывала чего-то подобного. Впервые оказалась так близка к самоуничтожению. Сама сделала первый шаг, осознавая, что впереди нет ничего, кроме разочарования от несбывшихся ожиданий. Смесь горечи, переживаний, страха и обиды. В этом коктейле было что-то еще, но пятая составляющая оказалась столь неуловима и загадочна, что вычислить ее стало ничуть не легче, чем проникнуть в сознание Вейзи, поняв, что творится в этой голове. Забавно, а ведь именно этот загадочный компонент не дал ей выйти из этого дома, навсегда [всего лишь несбывшаяся надежда] покинув проклятый особняк, вычеркивая из жизни мужчину, который отчаянно выталкивал ее из комнаты, просто потому что не хотел показывать собственную слабость. С его стороны, великодушно позволить ей уйти, но что толку, если предательское сердце не послушало голос разума, упрямо заставляя вернуться. Она могла разорвать этот круг, но отчего-то засомневалась, лишая себя призрачного шанса на нормальную жизнь.
[indent] И вот, все по кругу. Эта комната, тихий треск камина, приглушенный свет, разбросанные вещи, все еще не тронутая бутылка джина, мужчина, упорно выставляющий ее вон. Стена сопротивления, преодолеть которую ей не под силу. Агрессия и откровенное пренебрежение чужими чувствами [в общем-то не впервой]. Показательное выступление с целью расставить все точки и обозначить и без того очевидные роли. Она боялась этого, понимая, что не сможет выдержат «третьей волны». Просто не найдет слов, аргументов или хоть каких-то причин, чтобы остаться. Потеряется между собственными мыслями, эмоциями и желаниями, выполняя прямой приказ исчезнуть. Она настолько запуталась в собственном сознании, что не сразу осознала, кое-что изменилось и эта перемена была столь разительна, что не поддавалось объяснению.
[indent] Силь удивлена. Ровно настолько, чтобы застыть в немом вопросе, как минимум на пару секунд. Подавить это внезапно нахлынувшее удивление и, не без труда, унять желание посмотреть на Фауста. [Попробовать проверить его температуру или пульс, ищипнуть себя посильнее, возможно, ей все это просто снится.] За последние пару лет она едва ли удостоилась столь простых, но вместе с тем, важных, слов благодарности. Смешно, и вместе с тем, до ужаса обидно, ведь этот человек должен был стать ее мужем и Гринграсс пока что не нашла ни единого способа помешать этому. В общем-то, ее шансы едва ли повысились за последние пол часа.
[indent] - Хорошо, - она еле ощутимо кивает, прижимаясь щекой к холодной скуле. Соглашается прекратить расспросы, не настаивая на разговоре по душам. Немного разочарованно прикрывает глаза. Впрочем, едва ли другой исход был возможен. Сложно даже представить Вейзи, который решит «вскрыть карты», рассказав, что чувствует на самом деле. Она не добилась хоть какого-то прогресса за 3 года, с чего бы всему менять теперь? Сильвестри молчит. Мягко приглаживает его растрепанные волосы и просто смотрит в никуда, пытаясь унять учащенное сердцебиение.
[indent] - Я останусь с тобой, - она повторяет все те же слова, будто на заевшей пластинке. Чувствует, как по спине бежит мелкая дрожь, а вместе с ней, начинает гореть металлический ободок на безымянном пальце. Морщит нос, чувствуя, как его рука сжимает запястье. Кажется, слишком сильно, учитывая, что она не собиралась никуда уходить. Замолкает, не решаясь продолжать диалог. Блуждает потерянным взглядом по комнате. Она была здесь всего пару раз, но отчего-то помнила все в деталях. Смотрит на книги, машинально пересчитывая корешки. Переводит взгляд на какие-то бумаги, даже не пытаясь догадаться об их содержании. Поочередно рассматривает какие-то предметы на полках. Снова косится на Фауста. Не решается что-то сказать, медленно погружаясь в давящую тишину. Прислушивается к ровному дыханию, не чувствует хоть какого-то сопротивления, предполагая, что Вейзи мог заснуть. Моментально успокаивается. Закрывает глаза, пытаясь обдумать все, что натворила. Вздрагивает от приглушенного стука в дверь и косится на перепуганного эльфа, заглядывающего в комнату через небольшую щель.
[indent] - Оставь здесь, - Силь указывает взглядом на стол, не дожидаясь и без того очевидного вопроса. Гринграсс сама просила принести ужин. Вероятнее всего, зря, но малая надежда на успех оставалась даже сейчас, - Пожалуйста, - немного помедлив, добавляет она, мимолетно взглянув на спящего [а, может, лишь притворяющегося таковым] Фауста. Силь проводит домовика взглядом, пока тот несет поднос с едой и, промямлив нечто невразумительное, скрывается из виду, плотно закрыв за собой дверь. Некоторое время  молчит, дожидаясь хоть какой-то реакции.
[indent] - Фауст, - Гринграсс пробует пошевелить рукой, заглядывая ему через плечо, - Эй, тебе надо поесть - она смотрит на мужчину с сомнением, понимая, что вряд ли дождется от него согласия. Выжидает. Предпринимает еще одну слабую попытку, - Ну же, -  и устало вздыхает, понимая, что вряд ли добьется своего, разве что, привязав Вейзи к кровати и покормив с ложечки [и внутреннее чутье подсказывает, что он едва ли будет рад].
[indent] - Ладно, - она признает капитуляцию, убирая свободной рукой с его лица челку, - Ложись спать, - Силь разжимает объятия и, не без труда, высвобождает из цепкого кольца пальцев, запястье, - Разувайся, - сиюминутное требование, не подлежащее хоть какому-то обсуждению. Возможно, помедли он еще пару секунд и Гринграсс сама сняла бы ботинки. [Впрочем, хоть здесь воевать не пришлось.] Силь удовлетворенно кивает и поворачивается к изголовью кровати, откидывая одеяло. Тянет Фауста на себя, заставляя лечь. Молча укрывает, мысленно отмечая, что в комнате до сих пор очень холодно. Быстро спрыгивает с кровати, направляясь к лампе возле двери. Ловит на себе вопросительный взгляд [а, может, ей просто показалось].
[indent] - Все нормально, - Гринграсс машинально отчитывается и, выключив свет, обходит кровать с другой стороны. Немного медлит, прикусывая изнутри щеки. Смотрит на одеяло, будто оно пропитано ядом. Еле заметно выдыхает. Наконец, нерешительно сбрасывает туфли, забираясь на кровать с другой стороны. Смотрит на Фауста, в очередной раз, убирая непослушную челку за ухо, - Спи, я буду здесь, - она мягко улыбается и кладет руку поверх его. Дожидается пока Фауст закроет глаза. Еще некоторое время пристально смотрит, будто Вейзи в любой момент может сбежать. Немного сильнее сжимает пальцы. Вздыхает, пожалев, что не взяла с собой плед или хотя бы пальто, но не решается убрать руку, чтобы сходить за теплыми вещами.  Закрывает глаза, свернувшись калачиком, рядом. Проваливается в сон.

+1

10

Короткий увещевательный слог становится монотонным потоком, под тяжелым покровом долгожданного тепла и покоя веки тяжелеют и склеиваются (первая ступень за которой немедля следует мертвецкий сон), Вэйзи сопротивляется, крепко зажмуривается, отчаянно пытается согнать сон, неотрывно следя за происходящим в собственной комнате, но сам не замечает как и когда проваливается в него. Сон что похож на угольно черную яму, пустую от сновидений, хороших или плохих и бездонную как пропасть (в его случае спасительную для сознания), через какое-то время сменяется ненавязчивыми картинками бессмысленных эпизодов легко забывающихся к утру и в этом бессвязном течении сновидений он не сразу замечает момент на котором те превращаются в кошмар. Вереница кратких кошмаров приходит уже к рассвету и из них светловолосый выныривает еще более утомленным, изнуренный поверхностным, но цепким сном, из которого невозможно выбраться – то парализующее ощущение преследования, наваливающееся на грудь и мешающее дышать, то друг, оборачивающийся хохочущим красноглазым демоном, неподвижно таящимся в самом темном углу, где, ты думал, нет ничего кроме теней.
Когда он проснулся в комнате было по-прежнему прохладно и сумрачно, только предрассветное солнце косыми лучами пыталось обойти тяжелые гардины прямо к его лицу, отчего тут же хотелось укрыться плотным одеялом с головой. Не совсем понимая отчего он проснулся, почему с этим отравленным ощущением чего-то дурного, то ли свершенного, то ли собирающегося свершиться и проснулся ли вовсе, или из одного кошмара перешел в следующий (будто бы бродил из одной захламленной, скрытой от любого света комнаты пугающе-заброшенного дома в другую, не находя выхода), Вэйзи поплотнее зажмурившись, вслушался в знакомую тишину собственной комнаты, где самым громким звуком было мерное тиканье настольных часов. Постукивающий звук непрерывно перемещающихся часовых стрелок был настолько обыденным и привычным, что ему ничего не оставалось как уцепиться именно за него, избегая нового порядка вещей, что держал его в одном шаге от безумия со вчерашнего дня. Сон определенно сошел на нет, как и кошмар быстро забылся, не оставив и следа воспоминаний о себе (быть может забившись где-то на самом дне его сознания чтобы напомнить о себе позже) и какое-то время волшебник лежал неподвижно, погруженный в себя за упрямо зажмуренными веками, но чувство облегчения все равно не приходило.
Приоткрыв заспанные глаза, он тихо выскальзывает из под теплого одеяла, наспех натягивает ботинки, и поежившись от утреннего холода взглядом пытается нащупать вчерашний свитер, но находит не его. Удивление от того что Гринграсс действительно осталась сменяется легким уколом зависти к крепкому, безмятежному сну девушки – он и представить не мог что ей могло сниться, но глубокое, размеренное дыхание и растрепанные длинные волосы темными змейками прядей закрывавшие лицо рисовали картину самого умиротворенного сна что только был возможен в этом неуютном и холодном месте. Монстрам чуждо сострадание и благодарность, но волшебник хочет протянуть руку и погладить ее по волосам, вовремя внутренне одергивая себя, понимая что любое прикосновение может разбудить, а это вряд ли то, что следовало делать. Стараясь двигаться как можно тише Пожиратель поднимается и идет по направлению к столу, растирая ладонями лицо, отчаянно пытаясь смахнуть остатки сонливости и привести мысли хоть в какой-то порядок. На работу идти было нельзя, никак. Уже вчера это было практически невыносимо и легче вряд ли могло бы стать, ни сегодня, ни завтра, в голове вырисовывается кажущийся приемлемым план и Вэйзи обыскивает столешницу на предмет чистого пергамента. Единственный пустой лист чуть неаккуратно помят, он кое-как распрямляет его ладонями и торопливо пишет полуправду почерком, отдалённо напоминающим свой – буквы наскакивают друг на друга и слова теснятся, подбегая к краю строки – Вэйзи на это все равно, он складывает готовое письмо квадратом вчетверо, в карман, думая отправить позже, все равно оно успеет дойти до начала рабочего дня. И вряд ли Амбридж захочется проверять наличие у него болеющего дяди, особенно в другой стране и кто-то будет его искать или переживать за гору заброшенных еще вчера бумаг.
Мерлин с этой работой, думает он подбирая нужные вещи, оставаться здесь было никак нельзя, бежать в Оттерндорф, к родителям, потеряться в месте где нет интересующихся с вежливым сочувствием стервятников, без необходимости держать лицо и говорить, что либо. Острое, практически болезненное желание побыть в одиночестве, разложить хаотично сбившиеся мысли по карточкам, расставить в упорядоченный архив в собственной голове, подгоняет сборы. Очевидно, первопричиной всему было неожиданное знакомство с низменным страхом перед тленностью жизни, о которой никогда не задумываешься, живя и заботясь о своих мелочных желаниях и нуждах, и пока не поймаешь ее (смертный) бесчувственный взгляд на себе. Сбежав как можно скорее и дальше из под этого взгляда хоть на немного еще, наверняка, возможно вернуть ощущение безопасности. Если это не поможет, то что вообще способно?
Он молча кивает, будто бы соглашаясь сам с собой и собирается выходить, но свербящее на подкорке чувство что он что-то забыл не отпускает и волшебник задерживается в нескольких шагах от порога. Он забыл забрать кое-что еще.
Помедлив, Вэйзи обходит кровать, склоняясь над спящей девушкой, обтекая отрешенным взглядом блестящий ободок, внутренне раздираемый напополам тем что по-хорошему должен был сделать и тем что никак нельзя это делать, ведь он сходу сможет назвать сотню причин почему нельзя ее отпускать. Только уходя так далеко нечестно и неудобно держать привязь такой же короткой, думает он, будто это и правда является главной причиной. Будто бы протянутая в незаслуженном сочувствии рука не имела никакого значения, будто бы неиспользованная возможность сломать его в такой удобный момент осталась незамеченной. Кольцо легко скользнуло ему в ладонь будто бы та была магнитом, даже удивительно насколько, он даже не успел задуматься о том, сработает ли, как когда-то схоже волновался надевая его. Опуская в момент охладевший металл в карман брюк Вэйзи недолго думает у порога, стоит ли написать еще одну записку, но решает, выходя, что его поступок и так сказал сам за себя.

+1


Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » GRINGOTTS WIZARD BANK » [17.01.1977] the pain passes


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно