Гера Манолис была не из тех, кто привязывается к людям, и обыкновенно не страдала от долгих часов, проведённых в одиночестве. Наедине с собой она отдыхала, познавала самую себя и развивалась, всегда находя себе занятие по душе. Чаще всего это было чтение — книги она любила, реже — прогулки и размышления, рисование или упражнения в  заклинаниях в каком-нибудь пустом кабинете. Когда некто прерывал её умиротворённое уединение, она раздражалась, но никоим образом не выражала своих истинных чувств, всегда радостно реагируя на подоспевшую компанию, возомнившую себя способной спасти тоскующую волшебницу. Годами создаваемое амплуа дорого стоило, нельзя было легкомысленно отмахнуться от выточенной репутации. И кто придумал, будто насильно мил не будешь?
Пожалуй, единственным, кому девушка была рада в любое время, был её брат. Гермес понимал её как никто другой, и только он был способен своим появлением не нарушить её молчаливый покой. В его отсутствие сестра порой тосковала, нуждаясь в его нахождении поблизости  и невыразимой поддержке, но даже в этом никогда не признавалась вслух.
Был ещё один человек, по которому Гера скучала, кажется, по умолчанию. Пусть и виделись они каждый день и даже неплохо ладили, Никола Крам всегда был рядом и одновременно где-то далеко, там, где дотянуться до него Манолис попросту не могла. Он был увлечён своими амбициозными мыслями, стремлениями, по большей части кружащимися около спортивной карьеры, не относясь ни к чему более серьёзно, а на присутствие окружающих реагируя так, точно те были бестелесными призраками, не способными повлиять на ход его жизни. Лишь под его равнодушным взглядом Гера могла ощущать себя столь незначительной, и это заставляло её внутренне цепенеть, не понимая, как совладать с этим неподкупным медведем, не желающим склонить свою голову на плаху её чертовского очарования.  Но она не была бы собой, если бы не решила во что бы то ни стало заставить взглянуть на себя совершенно иначе: так, точно она была единственной, кто имел хоть какую-то важность. И пусть это осознание окажется мимолётным, оно оставит незримый отпечаток в его подсознании, и тогда Манолис сможет присвоить себе эту сомнительную победу. А дальше... Дальше посмотрим.

Уже заходило солнце, когда, выйдя из ванной, Гера надела платье и, расчесав ещё влажные локоны, источающие тонкий цветочный аромат, сунула ножки в удобные туфельки на мягкой подошве. В них было очень удобно передвигаться и делать это можно было почти бесшумно даже по каменному полу школы. Накинув мантию, темноволосая ведьма выскользнула из башни Эльвиндира и почти что беззвучной кошачьей поступью побежала к выходу из замка к полю для квиддича: она знала, что в это время Крам по обыкновению тренируется в одиночку, и застать его можно было именно там. Оказавшись на улице, гречанка ощутила холод, столь неприятный особе, рождённой в тёплой стране, однако за годы обучения в Дурмстранге она привыкла к неприветливому климату, точно хамелеон подстроившись под вынужденные обстоятельства. При взгляде на неё уже нельзя было с уверенностью сказать, что это не какая-нибудь северянка. Разве что вороные шелковистые волосы могли вызвать долю сомнений. Хрустя тонкими туфельками по осевшей на землю мороси, Гера очень быстро оказалась на месте, и она не ошиблась: массивная фигура Николы ещё была на земле. Кажется, он проверял метлу, склонившись над её полированным до блеска древком. На бледном лице Манолис, тронутом румянцем от горной свежести, возникло живое лукавое выражение: она явно что-то задумала. Она подхватила подол тёмного платья и настигла парня со спины ещё до того, как тот успел обернуться на шелест торопливо приближающихся шагов: холодные ладони заслонили его глаза, ещё сильнее распуская на чистом девичьем лице улыбку. Приглушённо алые губы резко контрастировали на молочном лице, уже давно позабывшем о прелестях критского солнца.; а ещё не до конца высохшие волосы колыхались и путались от резких порывов ветра.
— Никола! Угадай, кто?
Её не смущала суровость мага, не пугали его холод и неприступность. Не эту ли исконно нордическую твёрдость полюбила она случайно, точно оступившись? В его отношении она позволяла себе многое, пусть и на правах боевого товарища. А он и не сильно противился её выходкам, пожалуй, всё-таки позволяя ей чуть больше вольности, чем всем остальным в своём окружении. К счастью, никто не подозревал темноволосую красавицу в каких-то особенных чувствах к своему сокурснику, ведь она со всеми была неизменно мила и радушна.
А ведь тогда ещё Гера была живой, вдохновлённой. Её красивый звонкий смех часто разносился по замку. Не любить её было попросту невозможно! Наверное, даже Никола любил её по-своему, но не так, как того хотелось бы ей. Конечно, он любил её как талантливого игрока, разделяющего его интересы и способствующего победам факультета. Ведь даже в этой игре Манолис не смогла отказаться от возможности приласкать ненасытное тщеславие, упорным трудом отточив технику своих полётов. Было бы ошибкой сказать, что Крам к этому не был причастен.

Сюрприз не удался. Крам без усилий узнал свою сокурсницу: надеяться на то, что он помнил её мягкие холодные ладони, было бы глупо. А вот звенящий голос он не раз слышал разносящимся над полем во время матча, когда она кричала что-то остальным ребятам из их команды. Ну и ладно, играть в шарады не было целью присутствия Манолис. Убрав руки, она с мягкой улыбкой встретила суровый взгляд болгарина. Было бы удивительно, если бы он подыграл ей, и невозмутимо серьёзную реакцию ведьма восприняла с готовностью.
   — Прогулки полезны для здоровья, — невозмутимо откликнулась Гера, и в её звонком голосе мелькнула дерзкая насмешливость.
   Её слова не были ложью, так, случайным фактом, весьма удобно подвернувшимся к ответу на неловкий вопрос.  Признаваться в том, что её компас неизменно был нацелен лишь на его присутствие, гречанка не намеревалась. Он был слишком близорук для того, чтобы не разглядеть очевидного и догадаться об истинных причинах её появления на спортивном поле. С одной стороны, это не было достоинством его характера, а с другой, Таласса Манолис не раз повторяла: чем меньше замечает мужчина, тем крепче брак. Отец Геры, например, был настолько ограничен во взглядах, что рождение второй дочери сделало его неожиданно счастливым, хотя в ней не было и намёка на его черты. Быть может, Крам так же преуспел бы в этой роли?

   Уголки губ дрогнули, показав прелестные ямочки на молочной коже щёк, и брюнетка склонила голову к плечу, лукаво обращаясь к товарищу:
   —А смысл? Всё равно мне не превзойти великого Крама, — она откровенно подначивала его. Несмотря на то, что Гера любила квиддич всей душой, она никогда не была настолько зациклена на этой игре, как болгарин. Ей ничто не мешало тренироваться, совершенствовать навыки, вычитывать в библиотечных полезные стратегии и делиться ими с командой. Однако она квиддичем не дышала, не жила одним лишь спортом, как это делал парень, который, кажется, не существовал вовсе за пределами просторного поля. Никола навеки отдал своё сердце возлюбленной метле, а его крестражем, хранящим частичку души, был квоффл. Он был соткан из порывов ветра и залихватских финтов. Крам действительно был неповторим. За эту слепую преданность, из раза раз оживающую страсть, когда он закидывает ногу через древко метлы, Манолис всей душой полюбила Крама. Наверное, мечтала, что когда-нибудь он сможет полюбить её точно так же.
Никола продолжал бузить, ни на секунду не переводя своей излюбленной темы, но ведьма настолько привыкла к этому, чтобы уже не обращала ровным счётом никакого внимания на его недовольство. Не сгоняя с лица улыбки, она ждала, когда эльвиндирец поделится всеми своими соображениями и чуточку отвлечётся. И ждать долго не пришлось. Когда тот задал последний вопрос, Гера слегка закусила губу, беззвучно смеясь.
    — Ник, — загадочно протянула она, а её голос окрасило приятное тепло и оттенки ласки. Воспользовавшись тем, что маг обратил на неё взгляд, Манолис в два стремительных шага преодолела разделяющее их расстояние. Её рука остановилась на крепкой груди приятеля, вторая кисть зацепилась за мантию, слегка притянув к себе. Привстав на носочки, Гера припала к обветренным от нещадных тренировок губам своими тёплыми, мягкими в настойчивом поцелуе. Она успела не только прикоснуться к губам, но и скользнуть влажным язычком в холодный рот болгарина — наверное, в момент тренировки он ртом вдыхал морозный воздух. Как же давно ей хотелось это сделать! Может быть, хотя бы так он поймёт, что она всегда рядом: не как второй охотник, а как девушка. разделяющая его интересы и стремления, готовая не только мириться с ними, но и принимать его полностью, невзирая на то, что остальные на это решиться не смели?

  Этот поцелуй не был первым для Геры. Она и до этого встречалась с юношами, позволяла им некоторую вольность, но ограничивая тогда, когда те норовили перешагнуть установленные границы. С некоторыми из них ей даже было интересно, кто-то вызывал симпатию и даже лёгкое влечение. Однако ни с одним из них не хотелось зайти дальше: девушка вбила себе в голову, что единственным достойным был Никола. Равнодушный Никола, который, явись она к нему нагая,  гневно воскликнет, что куда лучше ей было бы отправиться на тренировку, а не тратить попросту время. Её выбор оказался своеобразным вызовом её решительности. Хватит ли ей духу взять всё в свои руки и добиться желаемого результата?
   Хватит. Сполна!

Губы Крама жёсткие, неподатливые. Он не отталкивает её, напротив, прижимает к себе, но в движениях его совсем нет страсти. Он словно любопытствует, изучает территорию, но его прикосновения не горят огнём, не вызывают чувственный мандраж и желание сбросить одежду, отдаться в упоительное столкновение тел. Манолис недостаточно этих механический движений. Всё это только прах от тех всепроникающих ощущений, которые способны испытывать мужчина и женщина, отыскав точки соприкосновения. Никола — бесчувственный мрамор. В то время как её губы — мягкие, тёплые, живые, трепетно обласкивают его кожу, точно вознамерившись заразить его своим чувственным трепетом, распаляющим каждую клеточку тела. Но зря всё: едва ли он заметит содрогание, от которого изнывало девичье тело, вряд ли оценит стремление оказаться ближе, ещё ближе, нежели сейчас, но темноволосая красавица являла собой оголённый нерв, желание во плоти и была необыкновенно нежна и отважна — в ней эти качества переплетались удивительно гармонично и придавали особый шарм.
Никола не отпустил девушку сразу после того, как губы отдалились, и Гера почувствовала как по телу проходит приятная дрожь, смешанную с щекотливыми мурашками. Всё ведь было так просто! Не стоили и кната месяцы сомнений, пока та осторожно, шаг за шагом проверяла установленные границы, подбираясь к болгарину всё ближе и ближе. Всего-то и нужно было немного решительности!
Манолис не стесняется, заглядывает уверенно и смеясь в глаза охотнику. Не так и суров славянский пыл! Теперь ей всё равно было, что ответит на её выходку старый друг, ведь теперь у неё были доказательства того, что и он желал того же. И пусть в его ответе не было и доли той страсти, которую вкладывала она в свои прикосновения... Гера знала, что то был лишь первый шаг, а после он распробует на вкус низменное увлечение и огнём опалит её спелые губы, так жаждущие этой ласки. А слова... слова  лишь звук.
— Только не ври, что тебе не понравилось, — самодовольно заметила брюнетка, хитро сверкая кофейным взглядом, и её улыбка стала ещё явственнее. Обыкновенно  очаровательная гречанка точно на миг забыла о сдержанности, и в выражении её лица сверкнуло что-то яркое, самодовольное, но почти неуловимое.
— Не переживай ты так, — заливисто рассмеялась Гера, напуская на себя веселье, — это всё ерунда, — и с этими словами выскользнула из объятий Крама, одарила его одной из самых сладких улыбок и направилась к замку, точно куда-то спеша. Болгарин уже не мог этого заметить, но на щеках невинной девушки загорелся яркий румянец.

***

Был поздний вечер, когда большинство эльвиндирцев покинуло свои спальни и тайком отправились на самовольно устроенную вечеринку в одном из пустующих классов. Башня опустела. Было необыкновенно тихо. Манолис совсем недавно вернулась с затянувшейся тренировки: тренер свирепствовал перед грядущим матчем, и вся команда тренировалась до десятого пота, пока напряжённые руки не перестанут болеть, а глаза не раскраснеются от ветра и попыток разглядеть в полумраке стремительно летающие мячи. После этого совсем не хотелось присоединяться к сабантую, и Гера была одной из немногих девушек, которые отправились спать. От её внимательного взгляда не укрылось, что Никола тоже был не в состоянии развлекаться. Тогда-то в её голове и родилось решение идеи, над которой она раздумывала уже некоторое время.
К болгарину её тянуло точно мотылька на свет. Девушка не могла справиться с этим влечением. Да и зачем? Она помнила, как охотно он привлёк её в свои объятия, как тяжёло дышал,  испытывая то самое физическое желание, которое разрасталось на уровне подсознания, возможно, и против его воли. У неё был шанс околдовать его так, как испокон веков умели лишь истинные женщины, которым для этого совсем  не обязательно было владеть магией...
Воспользовавшись одиночеством, Гера не стала спешить. Приняла душ, надушила лёгким парфюмом мягкие волосы, распустив их по плечам. Надела тонкое ночное платье цвета слоновьей кости, ничего под него и сверху — изящную накидку, чтобы преодолеть путь в порядочном виде. Уже тогда томительное волнение разлилось по её телу. Она шла к нему в ночной тьме точно призрачная невеста, чтобы стать его навеки, накрепко запечатав союз в сокровенной близости. Она направлялась к нему, догадываясь, что и его комната опустела, и в этом была права. Она скользнула внутрь беззвучно, тихонько притворив за собой дверь, и тотчас увидела парня: он лежал на спине, а лунный свет тусклой полосой освещал выглядывающее из-под одеяла крепкое плечо. Замерев у двери, Манолис сбросила с плеч накидку и медленно приблизилась к кровати. Ей совсем не было страшно! Тонкая кисть затянула край одеяла и потянула его в сторону, раскрыв спящего и тем самым вытягивая его из сна. Темноволосый призрак замер на несколько секунд, а затем, опустившись на край постели, потянула за кисть гладкой ленты: светлое платье соскользнуло с её плеч, обнажив тёмные в полумраке ореолы небольшой груди, и задержалось где-то на локтях.
— Ник, — тихо обратилась к магу дочь юга, неровно дыша.

Отредактировано Gera Manolis (2019-03-31 19:46:20)

Крам вырывался из сна с трудом, так что сперва даже не открыл глаз, а затем и вовсе напугался неожиданной гостьи. Да хватит тебе, Никола, никто не поверит в то, что девушки не были частыми гостьями твоей спальни. Ты же первый красавец в Дурмстранге, спортсмен, сильный, привлекательный, популярный, они увиваются за тобой роем суетливых пчёл. И что же, ни одна не заполучила твоего внимания? Гера снисходительно улыбалась, наблюдая за тем, как парень окончательно просыпается. Судя по его реакции, можно подумать, будто, и правда, она была одной из немногих, кто смог подобраться так близко, но ведьма не спешила верить обманчивому впечатлению, ведь не стоило забывать и о том, что этот охотник порой не замечает ничего кроме квоффла и высокого кольца на поле. Но сегодня его взгляд откровенно цеплялся за нечто другое, соблазнительно приподнимающееся при ровных глубоких вдохах, и это льстило.
Приподнятые уголки губ Манолис дрогнули, точно она намеревалась рассмеяться, но этого не произошло. Она затягивала паузу перед ответом на такой глупый, почти нелепый вопрос, скользя взглядом по плечам, груди, развитому торсу болгарина, с которого одеяло значительно сползло. В её взгляде читается лукавое любопытство и отражение мыслей о том, что совсем скоро всё это окажется в её власти. Она ещё совсем не задумывалась, как именно произойдёт их близость, двигалась в верном направлении интуитивно и совсем, совсем не боялась продолжения, точно секс с Крамом, к которому она так настойчиво и так открыто вела эти минуты, будет для неё совсем не первым...  Да и, пожалуй, вовсе не обязательно вслух произносить это признание, ему наверняка должно хватить опыта, чтобы уже в процессе, когда отступать будет поздно, понять, что он займёт особое место в жизни этой девушки, став её первым мужчиной. А, может, и единственным? Несмотря на нежелание поддаваться стереотипам и верить кружащимся в школе сплетням, гречанка даже не допускала мысли о том, что в вопросах интимных опыта у них было поровну. Наверное, это придало бы ей больше уверенности, хотя, казалось бы, куда уж больше? Она отважной воительницей наступала на соперника, своим напором не давая ему шанса придумать какое-нибудь изощрённое издевательство или обидную шутку по поводу её появления в этой спальне. А ведь он мог отпустить что-нибудь этакое, вполне в своём духе. И пусть Манолис уже давно не задевали его нападки, портить этот момент грубость ей совсем не хотелось. Всё-таки она была девушкой, которой, как и многим, хотелось, чтобы всё прошло идеально.
— Ну и что? Ты же знаешь, все и так думают, что мы спим, — наконец, негромко рассмеялась Гера, чуть наклоняя голову, отчего тёмный локон упал на грудь, призвав на молочную кожу вереницу мурашек. Крам медлил, точно и не собирался вкусить блюдо, деликатес, принесённые ему на позолоченном блюдце. Любой другой студент не стал бы раздумывать, ведь отказываться от столь заманчивого предложения было кощунством: эльвиндирка нередко динамила парней, заставляя их вскипать от злости и справляться с разросшимся напряжением собственноручно.
Но медлить было нельзя: ночь не вечна, и через какое-то время в спальни начнут возвращаться самые невыносливые участники вечеринки. И раз Никола не решался брать инициативу в свои руки, Манолис была готова ему помочь: ему стоит только попробовать, и тогда более он не сможет устоять перед этим соблазном.
Темноволосая ведьма приподнялась, придвинулась ближе и, перекинув ножку через ноги Крама, оказалась сидящей сверху. Всё ещё висящее ниже груди платье немного мешало, но ведьма этого будто не замечала. Её поглотил азарт. В темноте её глаза казались почти чёрными, и они блестели игривыми искрами. В них не было места сомнению. Вновь коротко улыбнувшись, девушка наклонилась к лицу болгарина и поймала его губы в требовательном поцелуе, а потом, не глядя найдя его ладонь, поместила её на горячую грудь, призывая тем самым к действию. Она чувствовала нарастающее возбуждение юноши, не обходило оно и её: внизу живота возникло непривычное щекотливое, томящее чувство, но оно было приятным, и Гера испытывала нетерпение.
— Ты что, боишься меня? — оторвавшись от губ, издевалась Манолис, бесстыдно играя с огнём, а предвкушение становилось всё сильнее, вызывая в закромах сознание волнение, которое она старательно скрывала за непринуждённой дерзостью. Ведьма вообще вела себя так, точно это был не первый её раз, а первый в каком-нибудь десятке, но если сначала она была полна решимости, то теперь страх подкрался так близко, заставляя её сердце с силой колотиться о грудную клетку, точно намеревалось выпрыгнуть. Лучше бы Никола не медлил, лучше бы сделал всё быстро, нетерпеливо и  рьяно, чтобы, наконец, переживания отступили, чтобы можно было думать лишь о том, что после всего она сможет называть его своим, пусть только в мыслях, не вслух. А ей... ей было бы легче, если бы Крам назвал её шлюхой, нежели признаться в том, что ей было так страшно, что это непрошенное чувство приходилось подавлять этой напускной самоуверенностью, лишь бы парень раньше времени не догадался о том, что ему достался столь ценный подарок.

Отредактировано Gera Manolis (2019-04-06 15:47:30)

Гера была той девушкой, которая имела наглость оценивать свои внешние данные адекватно, и бесстыдно пользовалась своей привлекательностью, не считая постыдным добиваться своих целей очарованием, что во многих случаях в разы упрощало путь ко многим достижениям. Что ни говори, а быть всеобщей любимицей было куда проще, имея очаровательную мордашку. Манолис даже ничуть не расстраивало и то, что Никола, возможно, никогда бы не обратил на неё внимание, будь она хотя бы на треть менее красива и утончённа: она была уверена, что одних внешних достоинств не хватило бы на то, чтобы завоевать расположение этого парня. Хотя о какой войне идёт речь, если испокон веков самцы, затем отважные рыцари завоевывали сердца милых им женщин? Своей инициативой Гера нарушала привычный всем ход событий, но она попросту не относилась к числу тех, кто готов сидеть, сложа руки, в ожидании, когда их мечты будут осуществляться по мановению волшебной палочки, стоит только захотеть. Она была воительницей, гордой амазонкой, не страшащейся ни грандиозных преград, ни врага, жаждущего её поражения. Но за этим совсем не кротким, неудержимым нравом, змеиной хитростью скрывалось что-то непередаваемо нежное, воистину женское — то, из-за чего, собственно, всё затевалось.
Сердце брюнетки забилось сильнее, когда Никола не выразил вполне ожидаемого сопротивления и подхватил её инициативу. Вот его руки прикасаются к её телу, исследуя древнюю карту удовольствий точно впервые. Взгляд скользит изучающе. Гера вздрагивает, когда слышит звук рвущегося платья, совсем недавно присланного матерью в красивой коробке с серебряным бантом. Эти ночные шелка достались ей от одного из почетных гостей "Орфа" и стоили немеренно, но какая же это малая цена была за приближение к столь долгожданному событию! Тёмная густая бровь выразительно всползла вверх, обозначая ехидную улыбку, на несколько секунд преобразившую царственно-бледное лицо той, кому природой уготовано было томиться под пышущих солнцем, бронзовой кожей впитывая алчные его лучи. Крам делал всё правильно, двигался в верном направлении, и всё происходящее пока приносило Манолис неизгладимое удовольствие, но что будет дальше, как отреагирует её измождённое ожиданием тело, можно было лишь предполагать, и неизвестность, если не сковывала движения девушки, то наверняка уводила её мысли от Крама куда-то внутрь, заставляя прислушиваться к неизведанным прежде ощущениям.
Вопросы болгарина канули в Лету или были попросту риторическими: Гере не хватало дыхания и, говоря честно, желания, чтобы давать вменяемые ответы. Она охотно запрокидывала голову от движений чужой руки, захватившим в плен её густые длинные волосы. Когда губы касались её груди, а язык заигрывал с напряжённым узелком соска, она томно вздыхала, но шум выпускаемого из лёгких воздуха скорее уже походил на сдавленный стон. Крам был награждён Фортуной, с первой попытки отыскав наиболее чувствительный участок тела юной любовницы (опуская ранее бесстыдно отпущенную подсказку), и гречанка начала, покачивая бёдрами, тереться о Крама, ощущая наросшее возбуждение, отозвавшееся влагой. Манолис не терпела медлить и всё ещё была недостаточно искушена в вопросах интимных связей, чтобы испытать удовольствие от сладостного ожидания: ей хотелось довести начатое до конца без промедлений, перешагнуть этот рубеж, чтобы раз и навсегда распрощаться с волнением. На вкрадчивое замечание об оставшейся одежде ведьма тут же отреагировала, не без помощи парня сравняв из счёты.  Теперь они оба были наги, и тонкая девичья рука уже бесстрашно знакомилась с тем, чему совсем скоро надлежало оказаться внутри.
—Медленно. Я хочу, чтобы ты запомнил эту ночь, — прошептала Гера, наклоняясь корпусом к болгарину, чтобы эти слова прозвучали в самое его ухо, чтобы затем, словно мстя, сжать зубами его мочку, чуть её оттягивая, чтобы отпустить после и пустить на губы задурманенную, смазанную улыбку. Что бы сейчас ни происходило, что бы она ни почувствовала дальше, Гера чувствовала себя счастливой, и это необыкновенно приятное чувство отражалось в томном свечении лунного света, отражаемого от кожи, сверкало в обсидиановых глазах. Это чувство наполняло её, преображало, делало её какой-то неземной, сродни дочери бога, с небес спустившейся на землю по мерцающему в ночном небе млечному пути. Или вернее — любовницей, решившей подарить наслаждение простому смертному?
Губы Геры вновь нашли рот болгарина, а затем спустились по шее к груди, но там прервали влажную дорожку: девушка подняла требовательно-вызывающий взгляд  на Крама: карие глаза так и говорили: "И долго ещё ты будешь терзаться?" Её бы ни чуточку не смутило самостоятельно разрешить эту проблему и опуститься на член парня, раз и навсегда прощаясь с невинностью, но ей хотелось, чтобы это сделал Никола, чтобы он раз и навсегда запомнил, каким приятным может быть её подчинение, столь редкое, почти недоступное в привычной жизни. В его власти было изменить всё, сделать так, чтобы этот дар принадлежал ему всецело.

Гера не имела обыкновения жить фантазиями. Но когда она представляла, какой могла бы быть близость с Крамом, в ушах начинал бить гонг, подгоняя удары сердца, ноздри щекотать запахом свободы, какой-то необъяснимой опасностью, хотя он и не относился к числу тех, кого Манолис боялась. Ещё тогда, в собственных мыслях, она предвидела жёсткие, дерзкие руки и влагу исследующего языка. Те предчувствия ворвались в её жизнь осязаемо и были самым реальным чувством на свете. Темноволосая красавица, мужественная богиня подчинялась воле такого земного юноши, вместе с ним открывала сладость грехопадения, но победоносные взгляды сменились чувственностью: глубокие карие глаза взволнованно блестели от предвкушения большего, ресницы трепетали от дыхания, властно обжигающего кожу, а воинственная уверенность обратилась в шелковую паутину нежности, укутывающую мага лаской тонких пальцев. Она обратилась в слух, улавливая каждую неровность хриплых вдохов; она обратилась в зрение, изучая каждый участок недозволенного прежде тела. Каждой клеточкой она вкушала медвежьи прикосновения, откровенно отзываясь на всполохи совершенно новых, почти необъяснимых ощущений. Таить их в себе было невозможно, и они изливались по комнате томными, горячими стонами, приглушить которые не выходило совсем. Стоило ли? Ей нравилось, что именно он перебирает струнки её охотно звучащего тела. Ей хотелось, чтобы он понимал, что всё происходящее красноречивее слов доказывало, что они одной крови и держаться им лучше одной стаи.
Гера была объята пламенем нетерпения. Не знавшая страха, она жаждала расправляться с преградами молниеносно, но Никола испытывал её на прочность, обласкивая тело, скользя возбуждённым членом совсем близко, но всё вокруг да около, заставляя изнывать от желания ощутить горячую полноту внутри и неусидчиво ёрзать, словно намереваясь в один миг решить вопрос самостоятельно. Она могла бы поторопить, ускорить миг, когда раз и навсегда распрощается с девственностью, но прикосновения к жаждущей ласки груди отвлекали. Они порождали дрожь наслаждения, а когда горячий рот требовательно захватывал полушария, ощущения становились столь сильными, что стиралась грань меж безумием. Манолис даже не подозревала, что способна испытывать этот спектр эмоций.
Крам пытался, честно пытался следовать просьбе юной любовницы, и первое проникновение оказалось настойчиво медленным. Гера не испытала сверхъестественной боли, но ей казалось, что достоинство парня слишком велико и тем самым причиняло болезненный дискомфорт, однако скорее дело было в утаённом отсутствии опыта. В первые минуты девушка откровенно притихла, затаивая дыхание и привыкая к ощущениями, но затем стала поддаваться движениям, подхватывая ускоряющийся ритм. Нельзя сказать, что происходящее было ей неприятно, однако предварительные ласки вызывали куда больший восторг, нежели непосредственный акт, всё ещё вызывающий двоякие ощущения. Тем не менее, Манолис приводила в восторг эта дикая, почти варварская близость с болгарином: ей хотелось быть ближе, ещё ближе, но это, кажется, было уже невозможно. Сейчас ей хотелось повиноваться, играть в поддавки, хотя в любое другое время идея подобной слабости вызывала у  ведьмы лишь отвращение. И она впадала в огненное забвение, отбрасывая лишние мысли и полностью поглощаясь жарким процессом, которые Крам контролировал в полной мере.
Оказавшись опрокинутой на спину, Гера в полной мере ощутила мощь крепкого юноши. Она ненасытными рывками перемещалась взглядом по его взмокшему телу, изучала руками карту его ощущений, довольствуясь тем, что весь этот зверь был её, только её сейчас; миндальные ногти врезались в кожу спины от сильных толчков. Стройная спина изгибалась, отчего девичья грудь вжималась в напряжённую мужскую. Она перестала стонать, но дыхание стало шумным, прерывистым; каждый раз, когда Крам с остервенением вонзался в её лоно, она судорожно втягивала воздух, ощущая, что пока всё это для неё было слишком.
— Мне больно, больно! — прошипела Гера, когда Никола окончательно забылся в бешеном ритме,  и её ладонь несколько раз хлёстко ударила его плечо, призывая умерить пыль. Признаваться в невинности в её планы не входило, она до сих пор надеялась, что парень не догадается о подноготной её просьбы, однако терпеть эту дикую скачку разгорячённого жеребца более она не могла. А ведь Манолис и не подозревала о том, что в последствии станет первой, кто будет истекать желанием от грубых ласк, когда пальцы свирепо будут запутываться в мягком полотне волос, кто будет непрестанно шептать "жёстче, ещё, ещё". Тогда неутолимая похоть поглотит её естество, она окунётся в бездну греха, не ища повода оборвать эти грязные, пошлые отношения с болгарином,  а лишь упиваясь ими и затягивая всё глубже в омут.

Манолис нравился ритм, нравилась грубость на каком-то ментальном уровне. Так они были похожи на диких, воинственных зверей, которые были непоколебимо искренни в своих желаниях. За этим диким бегом не было лжи и притворств, они были наги и беззащитны друг перед другом, и это противостояние, как бы парадоксально ни звучало, было высшей формой доверия, которую только могла проявить темноволосая ведьма, подарившая всю себя болгарину. Однако желания разума и возможности неискушённого тела столкнулись в конфликте, и потому ей пришлось поступиться с гордостью, открыто заявив Краму о своих ощущениях. Но ведь то не было слабостью? Говорить о том, что не нравится, что возбуждает, а что доставляет неизгладимое удовольствие, было правильно. Это был один из немногих путей к достижению неземного блаженства, но принять этот факт гречанка сможет только спустя какое-то время, через несколько лет опыта и откровенных экспериментов над собственными ощущениями и ощущениями новопосвящённого любовника.
Никола не проигнорировал её просьбу, но её слова будто бы вырвали его из глубокого транса, заставив сбиться с ритма, чтобы впоследствии сбавить темп, наделить уже более неспешные проникновения глубокой чувственностью. Теперь девушке не казалось, что её нутро разрывает жесткими толчками, напротив — каждое мгновение она ощущала полно и явственно, чувствовала крепкое напряжение, слышала звук смешавшейся влаги и вновь смогла расслабиться. Процесс начал приносить удовольствие, и девушка стала невнятно мурчать что-то благодарное на ухо сжимающего её в тесных объятиях парня, попеременно посасывая, покусывая горячую мочку уха. На её лице мелькнула пресыщенная улыбка. Да, пожалуй, им удастся прийти к общему знаменателю так, чтобы не осталось недовольных в этой игре.
Когда нежная, чувствительная шейка получила вожделённую долю внимания, Гера совсем не ожидала, что Крама хватит на большее, и его желание продолжить лишь заверило её в том, что она была для него далеко не первой. Но думать сейчас об этом было бы глупо. Сейчас он весь был её, принадлежал ей, теперь — подчинялся, оказавшись на спине и глядя в её глаза, словно говоря, "ты знаешь, что делать".
Быть сверху Манолис нравилось. Она чувствовала власть, могла лицезреть удовольствие любовника, замечать малейшие спазмы, заставляющие напрягаться его тело от сладкой пытки. Выпрямившись, ведьма начала медленно двигать тазом, пробуя на вкус новые движения и привыкая. Спустя десятки секунд стало легче, и она стала двигаться увереннее. От размеренных движений её грудь колыхалась, прося прикосновений; взгляд Геры стал твёрже, будто бы резче. Карие глаза не отрывали взгляда от болгарина: она хотела видеть, как он подчиняется её движениям, как он запоминает каждую её черту, как в памяти застывают вызванные ей эмоции. Она жаждала, чтобы после он не желал смотреть ни на одну из всех этих ничтожных шлюх, мечтал лишь о ней одной, не  в силах и помыслить о другой. Но в какой-то момент ей всё же пришлось опустить веки, сбившись с ритма от совершенно новых ощущений, с которыми несмело знакомилось её тело. Соскользнув с Крама, девушка поймала его неодобрительный взгляд, но, проигнорировав его, спустилась к ногам. Она не любила медлить, её жажда знаний, нового опыта была неутомима, и сегодня Гера хотела дойти до конца, раз и навсегда пролить свет на мир низменных удовольствий, в который ворвалась стремительно, чтобы найти в нём долговременное блаженство. После нескольких почти нежных движений кистью девушка обхватила губами напряжённый член и медленно опустилась, вырвав из груди болгарина сдавленный вдох. Не так долго она ласкала его, щекотя переброшенными на одну сторону волосами нагое бедро, как ощутила солоноватый вкус и неосознанные судорожные движения мужского тела . Признаться, результат последнего эксперимента не слишком понравился Манолис, но её тщеславие было восторженно тем, какую власть она имела над этим парнем, подчинение для которого не было привычной чертой. Выпрямившись, она победоносно взглянула на Никола, тыльной стороной ладони пройдясь по губам.
— Я лучше тех... других? — глядя ему в глаза, пытливо задала вопрос Гера, едва уловимо улыбаясь. Ей не нужна была похвала — собой она была довольна. Она жаждала лишь признания.