Что же, следовало признать, что идея если не обречена на провал, то имела все шансы оказаться столь умозрительной, что доклад об итогах операции выглядел бы как три строчки с завитушками и размашистым многоточием в конце, как намек на возможное продолжение. Черные буквы на дорогой бумаге где-то в недрах секретера, которые никогда не увидят свет даже в биографическом повествовании.
Письменные отчеты в их маленьком, почти семейном кругу не приветствовались, говорить приходилось в лицо, чтобы сразу же быть подвергнутым остракизму и, возможно, круциатусу, если принесенная весть была больше кредита доверия.
Бэгнольд упряма, как гиппогриф, только вместо поклона нужно отвешивать формальности, канцелярские обороты речи, что в ходу в Министерстве, где разве что уборщица говорит то, что думает. Допустим, о тех молодых мерзавцах, что не вытирают ноги на входе и тащат грязь по длинным коридорам, добавляя несчастной женщине работы за вшивые копейки, кэльпи вас утопи.
Бэгнольд самодостаточна, что в новинку для чистокровной среды, куда не добрались еще маггловские идеи феминизма, и это любопытно. Если бы Беллатрикс не выпнули из семейного гнездышка замуж, быть может, она сама с удовольствием поиграла бы в политику, капая ядом как фигурально, так и буквально; но так уж вышло, что извилистые дорожки предназначения вывели ее саму прямо пред светлы (или темны, как посмотреть) очи Волдеморта, и в игре резко повысились ставки. Женщина улыбается, под маской этого незаметно, а в голосе почти не слышно, но при некоторой доле воображения можно различить маниакальные интонации, как у в меру верующего пророка, который все же понимает, какой опиум для народа и религия, и идеология.
- А кто-то говорил о геноциде? - искренне изумляется волшебница, чуть подавшись вперед. Общественное мнение почему-то очень любит обсасывать каждый случай агрессии, но, конечно же, оставляет без всяческого внимания закулисную возню, приводящую к нужным (или почти нужным) изменениям. Потому что мысли, кулуарные беседы и подписанные тайные указы не становятся достоянием общественности, а парочка трупов, коли кто-то по пути несколько психанул - пожалуйста, во пяти ракурсах на колдографиях. - Всем образованным людям прекрасно известно о наследовании определенных признаков, как магических, так и нет. И все прекрасно понимают, что полукровки привносят разнообразие в популяцию, добавляют, в конце концов, электорат для Министерства. Вопрос лишь в ограничении доступа ко всем знаниям и секретам. Меритократия, если Вам угодно, никто ведь не пригласит в Визенгамот дворника, верно? Только не нужно рассказывать о молодых и перспективных... - Лестрейндж морщится. Всякая достаточно старая система пропитана коррупцией, и никаких талантов и образования не хватит для того, чтобы пробиться наверх без поддержки. - К сожалению, есть такая проблема. Всегда существовали фанатики, упрощенно трактующие общие идеи, - женщина вздыхает как будто еле слышно - разумеется, чтобы ее услышали. Что уж скрывать, ей самой нравится попытать пару-тройку магглов после ланча, чтобы сбросить напряжение, развлечься или провернуть эксперимент. Только вот кто-то умеет прятать трупы, а кто-то оставляет после себя мусор. - Мы боремся с этим. И давайте начистоту - волшебники всегда так или иначе задевали магглов, сколько несчастных случаев и постыдных прецедентов за века, раз уж нет возможности полностью разграничить два мира, да и нужно ли? - поблизости нет броневика, на который можно забраться, увлеченно входя в образ оратора, но вся шутка в том, что Лестрейндж верит в то, что говорит. Видит картину именно так. - Мы намерены устранить хаос. В школьном образовании, в распределении должностей и полномочий. Четко ранжировать волшебников на группы, никоим образом не унижая и не уничтожая никого. Разве что преступников, но это делает любая власть, только вот ваш Азкабан - отсроченная смерть, ужасная, должно быть. Иерархия, миссис Бэгнольд, без нынешней суеты и грызни за кусок послаще.
Настроенная на диалог, Беллатрикс почти забывает о Розье, решив было, что тот уже взрослый мальчик и знает, кто они и к чему стремятся. Реплика Милисент заставляет ее полуобернуться - и стиснуть зубы, чтобы не выругаться неподобающе леди. Дурные слова, они очень легко запоминаются.
"Вы знаете, он у нас немножко дурачок" - очень хочется сказать Беллатрикс и запустить в кузена чем-нибудь тяжелым. Конфундусом, например, потому что нельзя, нельзя, нельзя пытать соратников. Хотя кто сказал, что нельзя? Ах, милорд... То, о чем он не узнает, ему не повредит; но внутренние распри в стане Пожирателей совершенно точно не стоит выносить на всеобщее обозрение - может, иногда останки отдельных неудачников.
- Что я и имела в виду... - тон как будто бы даже покаянный. Красивое меццо-сопрано, вставай на стульчик, вот здесь, спой гостям, душенька, ах, какая умница, не правда ли? Умница в тот самый миг ощущает себя совершеннейшей дурочкой, не зная, куда деваться. С годами это прошло. - Неприятный инцидент, согласна.
Белла резко поднимается, взметнув крохотный пыльный ураган подолом.
Алая кровь на щеке девушки взрывается ярким цветовым пятном в окружающем унынии. Кажется, даже запах ощущается здесь, за несколько шагов, и это если не сбивает с толку, то переключает внимание. Смещает его фокус.
Бэгнольд упряма, но играет в свою игру, не как эта юная идеалистка, вероятно, верящая, что омерзительное пузо дает ей индульгенцию на хамство.
Игру, которая может навредить милорду.
Параноидальный звон на границе сознания звучит громче, и Беллатрикс на миг прикрывает глаза.

Фабиан и Гидеон, оставленные начальством посреди злосчастной книжной лавки наедине с заикающимся владельцем, переглянулись. Братьям не нужно было говорить вслух, чтобы понимать - дело дрянь. Дело дрянь настолько, что по результатам сегодняшнего провального задания их попросят из аврората пинком под зад, а из Ордена...ну, не попросят, в силу особенностей организации деятельности, но отодвинут не на второй даже - на десятый план, "принеси-подай-отойди-не мешай".
Это было плохо. Настолько плохо, что терять уже нечего, хоть лезть напрямик в теплые дружеские объятия самопровозглашенного Лорда, покупая себе красивую героическую смерть взамен позора.
- Должно же быть что-то еще, - младший Пруэтт с досадой пнул стопку книг, с шорохом опрокинувшуюся на затоптанный пол.
- Замри! - Фабиан присел и буквально из-под самого ботинка выхватил крохотный осколок.
Частичка порт-ключа была настолько маленькой, что только самоубийцы рискнули бы применять к ней ритуал. Ну, или братцы Пруэтты, по очереди, до изнеможения чертящие руну. Наконец Гидеона резко потянуло вперед, чтобы с размаху впечатать в Протего Максима; парень с разбитым носом и гулом в голове плюхнулся на землю, шепча тихие незлые слова в адрес Пожирателей смерти, заместителя министра и дяденьки Аластора, которого поблизости не обнаружилось. Вообще никого не обнаружилось на первый взгляд.
Удобно устроившийся в мансарде особняка Рэнфилд встрепенулся и коснулся браслета кончиком палочки, передавая послание.

"Уходи оттуда, авроры пришли к дому" - нагревшись, сообщил браслет-близнец в руках Муди.
Бармен, старчески тряся головой, тяжело оперся на стойку. Действительно, служителей закона он терпеть не мог. Особенно девок. Особенно молодых девок, тыкающих ему ножом мало не под нос, хотя всегда можно договориться. Заплатить пожилому человеку, вынужденному и на пенсии работать, дабы не влачить совсем уж нищенское существование. Хотя бы два галлеона, что ли, раз тот унылый молодчик расщедрился лишь на один.
- Шли бы вы отсюда, не пугали народ, - успокоительно бормотал старик, нащупывая под стойкой собственную палочку. Она, дрянь эдакая, вечно куда-то закатывается, хоть веревочкой к руке цепляй.
Следующие два события произошли одновременно: перед старшим аврором появился патронус, что человеческим (фабиановым) голосом молвил, куда примерно тащить свои задницы на подмогу и что-то про Гида, неразборчиво (как потом окажется, слегка контуженного и не до конца полезного в маленькой спецоперации) и вперемешку с парой сочных ругательств; бармен же, найдя, наконец, палочку, в спины незваным гостям выкрикнул Инкарцеро!
Ох, и огрести можно в богом забытом городишке...

Рэнфилд звучно топнул по полу три раза, потом еще два, условным стуком сообщая ведущим внизу переговоры, что к ним наведались гости. Сам же торопливо спустился вниз, прикидывая, что двух парнишек уж точно сумеет победить, а нет - так увести за собой; рисковать шкурой в бою насмерть в планы союзника совершенно точно не входило.
Первое оглушающее заклятие Фабиану удалось отбить. Затем невидимый хлыст сбил его с ног.

Беллатрикс кладет ладонь на кисть Эвана, преодолев несколько шагов между ними.
- Это грубо и неприемлемо, - говорит она сухо, словно отчитывает кузена, словно слова Милисент заставили ее задуматься над поведением родственника и соратника - и ведь правда, она тут распинается о политической доктрине и ненасилии без необходимости, а он полосует хорошенькую наивную мордочку пленницы заклинанием. - Как можно, - нараспев, подцепив Алису за подбородок и вынуждая задрать голову, глядя в темные провалы глазниц маски. После небрежно отпускает и задумчиво растирает в пальцах несколько капелек. - Круциатус не оставляет следов.
Женщина провожает взглядом труху, осыпавшуюся из-под потолочных перекрытий после плясок соглядатая. Увы, времени больше нет, ни на светскую болтовню, ни на стаканчик токайского. А ведь, глядишь, алкоголь или порошки из коллекции Родольфуса развязали бы заместителю министра язык.
- Как я уже говорила, мы намерены бороться с хаосом. А хаос у вас в голове. Вы сами не знаете, чего хотите, миссис Бэгнольд, кроме власти, - на рассохшемся полу шаги звучат не так драматично, как хотелось бы. Склонная к некоторой театральщине, где-то глубоко внутри Белла сожалеет, что не может обставить эту сцену иначе. - Дружба не может строиться на лжи, согласна, и Вы больше не будете мне лгать. И тогда мы станем лучшими подругами, дамам это свойственно.
Она подходит вплотную и почти ласково убирает кончиком палочки волосы от лица Милисент.
- Империо.

Миллисент часто приходилось слышать схожие речи. В правительстве тоже были фанатики, которые верили всему, что исходило с верхушки правления, как будто Министр не мог ошибаться, как будто все решения государственного уровня принимались провидцами, которые просто не могли ошибаться. Она рвалась к власти, чтобы положить этому конец. Бэгнольд всем сердцем верила, что народ должен задавать вопросы, должен проявлять и сомнения, и недоверие, чтобы те, кто ими правит, меньше предавались произволу. Чтобы власть прислушивалась, а не отмахивалась.
- А как еще назвать убийства и пытки тех, кто не является чистокровным? – Парировала Милисент, вздернув бровь. – Знаете, это даже забавно. Приверженцы вашей идеологии так рьяно заявляют о своих отличиях от магглов, а если рассудить, вся ваша затея о превосходстве уже была испробована магглами. Британия угнетала колонии, Америка занималась работорговлей, половина европы решила, что неугодные национальности нужно искоренить. Чем вы отличаетесь от них? – Милисент вопросительно посмотрела на собеседницу, точнее на ее маску. Она любила историю, любой исторический момент — это прежде всего политика. Пусть магглы не владели магией, но у них были и другие заслуги. Бэгнольд учитывалась их историей, когда была в юном возрасте. Теперь уже многое подзабылось, но основные моменты, даты и имена она помнила. – Давайте не будем вдаваться в крайности. – Сказала она. – Мы прекрасно понимаем, как работает министерство. Не «молодые и перспективные», а «богатые и влиятельные». И это должно быть исправлено. – У Милисент были планы, она хотела принести пользу и наладить все то, что было поломано в правительстве. Возможно, теперь этого шанса у нее уже не будет. И кто знает, что станет с Британией, пока появится кто-то другой, способный дать отпор и готовый стоять на своем. – Я не вижу логики. – Задумчиво начала она. – Кто будет более ценным сотрудником? Рвущийся к знаниям магглорожденный или обленившийся чистокровный маг, привыкший решать проблемы, швыряясь в них золотом? Даже если наоборот, знания должны быть доступны, чтобы у каждого был шанс показать себя. Невзирая на чистую кровь, деньги, влияние или громкую фамилию. – Милисент имела определенную репутацию в Министерстве. Ей было плевать кто у нее в подчинении, она ко всем относилась одинаково и каждому давала равные шансы показать себя, будь то сын сапожника или отпрыск одного из старых чистокровных родов. – Раз уж мы начистоту, то да. Несчастные случаи были, и тех, что заканчивались смертью, тоже было немало. Но что отличает несчастный случай от убийства? Намерение. Когда кто-то делает выбор, берет в руки палочку и осознанно убивает, это преступление. – Тянуть время и ждать, что будет дальше. Благо, Милисент могла сохранять внешнюю стойкость при любых обстоятельствах. Этот навык пришлось вырабатывать, иначе она не смогла бы дослужиться до своего поста, ее бы просто съели заживо. Она слышала о себе много нелестного, и шепотки за спиной, и пара старых статей в Пророке, но они не выбили ее из колеи. Милисент принимала любую критику ко вниманию и докапывалась до причин.
- Мне нравится общая идея, но вы унижаете и принижаете тех, кто вам неугоден. И вы сеете хаос, не устраняете его. Честно, я симпатизирую общей идее, единое общество, без коррупции и яда. И Азкабан во многих случаях – мера слишком жесткая, особенно если учесть, что не каждый судья заслуживает судить других. – Она не врала. Но Милисент не верила речам собеседницы. Она никогда не принимала чужие слова за правду, предпочитая все проверять. В политике иначе было нельзя, у каждого были свои мотивы за каждым произнесенным словом. Она повернула голову, чтобы все происходящее было в поле зрения. Бэгнольд не позволила себе расслабиться, когда ее собеседница виду ради отчитала другого Пожирателя Смерти. Они были террористами, повернутыми на безумной и неоправданной идее собственного превосходства. Они прятались за масками, что уже само по себе не располагало к доверию. Если тебе нужно прятать лицо, чтобы пропагандировать свои взгляды, не так сильно ты за них и стоишь. – А вы не видите общей картины, застряв где-то в средних веках. – Сухо отозвалась Милисент. Мир менялся, а Британия все еще цеплялась за идеи о чистокровности, как утопающий матрос за мачту тонущего корабля. – Нельзя разрушить общество до основания и выстроить новое на руинах прежнего. – Когда люди поймут, что лучше никогда не станет и что терять им, собственно, нечего, тогда они станут действительно опасными оппонентами. Загнанные в угол бьются только на смерть, потому что другого выхода у них нет. – Не думаю, что вы понимаете значения слова «дружба». Но вперед, делайте, что должны. – Милисент слабо улыбнулась и приготовилась к любому исходу. Она краем глаза заметила, как второй Пожиратель куда-то ушел. Могла бы сделать глупость, дать отпор, но это не выиграло бы ей время. У Милисент не было палочки, все бы разрешилось за пару секунд. Если план заключался в том, чтобы ее убить и носить ее личину под оборотным зельем, правда бы быстро вскрылась – люди из ее окружения слишком хорошо ее знали. Наверное, даже ее семья не знала ее так хорошо, как ее ассистенты, с которыми она проводила намного больше времени чем с мужем и дочерью. Жаль, конечно, но так уж случилось. Если ее отправят делать грязную работу под чарами повиновения, будет сложнее, но кто-нибудь обязательно заподозрит неладное. Наверное, у авроров должны быть протоколы на подобные случаи. Милисент не стала закрывать глаз или отворачиваться, она стояла прямо, устремив стальной взгляд в черные глаза маски. Заклинание было мощным. Из упрямства Милисент сопротивлялась изо всех сил, но надолго ее не хватило.

[nick]Millicent Bagnold[/nick][status] [/status][icon]https://funkyimg.com/i/2Wz49.gif[/icon][sign] [/sign]

Никогда. Никогда-никогда-никогда не недооценивай немощных, жалких, хрупких, слишком молодых или слишком старых на вид. Такую глупость могут позволить себе только магглы - это от их стариков обычно многого ждать не стоит. А вот в волшебном мире даже скованный старостью человек может быть крайне опасным. Особенно если он зол, непоследователен, вспыльчив или просто глуп.
Аластор не уверен, какой из этих эпитетов больше подходит к древнему бармену за стойкой, а вот сам он - точно глупец. Это вторая мысль, которая промелькивает в его голове, когда путы Инкарцеро охватывают щиколотки, и Аластор падает на грязный дощатый пол. Первая мысль - нецензурная.
- Фините Инкантатем! - он выбрасывает палочку вперёд, успевая до того, как заклинание поднимется выше.
Путы ослабевают, прежде чем исчезнуть. Однако ситуацию это значительно не упрощают - в небольших деревушках, где все друг друга знают и любят выпить в сомнительных местах, очень развито понятие взаимовыручки. И когда один по неизвестным большинству причинам решает напасть на парочку чужаков, которые и без того сразу всем не понравились, остальные незамедлительно встают на его сторону.
- О, скажите мне, что вы шутите! - не выдерживает Аластор, когда в их с Леонорой сторону направляют сразу несколько палочек. - Парни, успокойтесь. Мы не по вашу душу, а по душу того паренька, который совсем недавно отсюда удрал. Давайте мы пойдём за ним и больше никогда не будем попадаться вам на глаза, а?
С точки зрения логики, это отличный вариант: их хотят отсюда выгнать, а они хотят отсюда уйти. Однако с логикой подвыпившие «парни» явно не в ладах.
- Удрать захотел? А дамочка-то посмелее будет, - гыкнул кто-то из выпивох.
Да, разум точно не был его сильной стороной. Прекрасно догадываясь, что последует за столь вольным высказыванием в сторону Леоноры, для себя Аластор выбирает другую цель. А дальше действие превращается в месиво, как это обычно и бывает в бессмысленных пьяных драках.
Аластор обменивается с кем-то заклинаниями с попеременным успехом: в него попадают неприятным, но не смертельным, он не остаётся в долгу. Рядом Леонора разбирается с парочкой местных завсегдатаев. Краем глаза Аластор видит, что кто-то из её противников пытается спешно уползти под стол. Оно и верно - ввязываться в потасовку с аврорами совсем не то же самое, чем с кем-то из знакомых пьяниц.
Впрочем, и авроры могут дать слабину, особенно когда противников много, а бить всерьёз, с риском угробить одного из местных полудурков, никак нельзя. Да и стыдно это - отмахиваться от назойливых мух Авадой Кедаврой. С другой стороны, и драться вполсилы не стоит. Судя по сообщению Фабиана, братья Пруэтт попали в заварушку, и куда более серьёзную, чем та, в которой увязли Аластор и Леонора. С этой же нужно кончать, причём быстро.
- Агуаменти! - невинное заклинание оказывается крайне эффективным: местных сшибает мощной волной холодной воды. Некоторых отбрасывает к стене, кто-то умудряется устоять, другие хватаются за мебель. Аластор не сильно вглядывается и накрывает себя с Леонорой защитными чарами. - Протего! Знаю-знаю, тебе это не нравится, но надо помочь Пруэттам.
Он пытается аппарировать, но кто-то из местных слишком быстро приходит в себя, и когда он бросает в авроров какое-то заклинание, Аластор выбирает удерживать щит, а не рисковать своим и чужим здоровьем. Свободной рукой он берёт Леонору под руку и кивает ей:
- Вытащи нас отсюда.

- Да где же их черти носят!
Фабиан ругается так, что вянут уши, и это редкий случай, когда Гидеон полностью с ним согласен. Хотя половины слов он и не разбирает - в голове звенит, звуки доносятся, словно сквозь вату, перед глазами встаёт пелена. Хотя последняя, кажется, встаёт не только перед ним, но и перед Фабианом: кто-то насылает скрывающее заклинание и, если честно, Гидеон даже благодарен незнакомцу за это. Белый дым - палка о двух концах: не видно ни им, ни их.
Словно в подтверждение его мыслей, мимо пролетают несколько брошенных наугад заклинаний. Гидеон порадовался бы чужой неудаче, но радоваться, на самом деле, особенно нечему. Его состояние оставляет желать лучшего, Фабиану тоже уже успело достаться. Если Муди и Лео не подоспеют, то им будет очень непросто выпутаться их этого... ну, да, дерьма.
- Конфринго! - Гидеон стреляет наугад, не в силах разглядеть противника.
За звуком взрыва крика почти не слышно, но Гидеон всё равно понимает - попал. Взрывная волна заставляет магический дым слегка рассеяться, и он видит силуэты двух (всего двух!) человек. Один пострадал, второй, кажется, цел. Гидеон метит в последнего и вопит, вкладывая все свои магические силы:
- Инсендио! - струя огня оказывается слишком слабой, не долетает до цели.
Гидеон припадает на одно колено, тяжело дышит. Столкновение с Протего не прошло даром, да и мощное Конфринго высосало из него немало сил. Прекрасно понимая свои возможности, Гидеон кидает простейшее Экспеллиармус, но и оно не достигает цели. Между тем, противник не стоит в стороне и не ждёт смиренно, пока его прищучат. Очередное заклинание срывается с его палочки, и Гидеон не уверен, что сможет увернуться.

Отредактировано Alastor Moody (2020-07-19 14:47:21)

Стар он стал. Стар и слаб, и даже магия уже совсем не та, что в юности, когда заправский дуэлянт разбрасывался заклинаниями, как транжира - золотишком. Годы берут свое, годы да дрянной бурбон из тех же самых бутылок, откуда наливают посетителям. Но за стойку бармен нырнул проворно, будто имел немалый опыт отсиживания в окопе.
Забавная штука эта провинция. Вроде и ненавидят все друг друга, достали одни и те же постные рожи день за днем, а вот чувство локтя, эдакая сплоченность, когда "наших бьют", вдруг проявляется в едином порыве - и вот выводок пьянчуг массово тычет палочками в авроров из столицы, чтоб им пусто было. Чувство локтя и горстка галлеонов, щедро отсыпанных молодым Рошфором аккурат после того, как он проставился всей публике, а то трезвыми они бы не так охотно ввязывались в драку со стражами порядка. Ну а чего мараться, если можно загребать жар чужими руками?
- Да какие шутки, сынок, - прокуренный голос дядьки Стива звучит очень похоже на собачий лай. Авроров он не боялся ни капельки, что они ему сделают, в каталажку кинут? Так и хорошо, на казенных харчах посидит, да подальше от жены и ее бесконечного укропа, картохи и нытья. - Пришли тут, палками машете, - больше предъявить чужакам было особо и нечего, ну дык для трактирной драки и этого достаточно. - Депульсо! Ах ты ж сте-е-ерва!
Кажись, удивления в этом вопле было больше прочего. Где это видано, чтоб баба наравне с нормальными людьми чарами бросалась да в потасовку лезла?
Запутавшись в веревках, мужик со всей дури шлепнулся мордой в заплеванный пол, звучным "хрусть" оповестив всех присутствующих о свежем переломе и без того кривого носа.
Понимая, что пахнет жареным, Бобби на карачках поспешил в дальний угол, под прикрытие колченогого стола, пока не огреб самым первым. Там его деятельная натура занялась выламыванием массивной ножки, полагая, что дрыном по башке - оно и получше, чем заклинанием. Но когда он закончил портить мебель, пришлая парочка сгинула, не оставив ни чаевых, ни штрафов за бой посуды; а ведь кружечки-то постарше их будут, раритет, едрит его в дышло.

Палочка как будто движется через что-то вязкое. Преодолевает сопротивление то ли склизкого зелья, то ли стремительно путающихся мыслей женщины, оплетаемых Империусом как паутиной. Не тех невесомых белесых кружев в темных углах дома, но плотной сеткой, что больно впивается узлами в оголенные нервы.
Средоточие воли на скругленном деревянном кончике. Воли недоброй и психопатически устремленной.
- Не нужно бояться, - произносит Беллатрикс почти нежно. В повиновении и вправду нет ничего страшного, если просто плыть по течению, делая то, что велят. Делать и замирать подле хозяйской руки, дожидаясь нечаянной ласки. - Возвращайтесь к работе миссис Бэгнольд, делайте то, что делали. Инструкции Вы получите позднее.
Спящее заклятие страшнее. Отложенный приказ будет таиться на подкорке, пока цепные псы министерства отчаянно рыскают в поисках предателей и сподвижников, не видя дальше собственного носа. Иногда излишне длинного в своем любопытстве носа, который так и тянет прищемить дверью.
Белла оборачивается к беременной девчонке и делает шаг ближе. Замирает над нею, свысока изучая и это окровавленное личико, и распухшее брюхо, беззащитно мягкое под безвкусными тряпками, что любят цеплять на себя современные волшебницы, подражая дурной моде и маггловским журналам, протаскиваемым в школу грязнокровками.
Силится вспомнить, а после хмыкает - благородные предки были бы возмущены поведением Лонгботтом. В священные двадцать восемь вписывали не за красивые глаза, но как просто оказалось пренебречь вековыми традициями.
- Знали бы Вы, Алиса, - в произнесенном имени отчетливо слышится презрение. Презрение и смешок. - Как много уже сотрудников министерства под этими чарами ходит. И нет, отвечая на Ваш вопрос, не заметят, - женщина поигрывает палочкой, словно безделушкой, словно в ее руках не опаснейшее орудие, дающее неограниченную власть посвященным в тайны магии. - Вы слишком сильно отвлекаетесь на показательные расправы, бегаете по улицам, вывалив язык...нелепо, право слово, грубой силой можно добиться лишь страха, никак не принятия.
Внезапная, почти сестринская, мягкая откровенность. Так журят младших, сделавших очевидную, но безвредную глупость. За серьезными провинностями следует жестокое наказание - кому, как не девочкам Блэк, знать об этом. Возможно, иногда Беллатрикс хочется выговориться; в любом случае ее жертвы унесут признания в могилу.
Но... так глупо игнорировать чистую кровь младенца, что сейчас бьется под ребрами храбрящейся матери. Ведь он, не родившийся, одна из причин начатой войны. Не семя Фрэнка, нет, но все будущее поколение, для которого они построят новый мир. Пусть даже и на руинах прежнего, что изрядно смущало Миллисент - она не права. Они все в большинстве своем не правы.
Ребенок не должен погибнуть вслед за своей глупой мамашей. Да и нет никакой чести пустить Аваду в лоб соплячке.
- Надеюсь, Вы носите мальчика, - Лестрейндж деловито закатывает к локтю рукав Алисы, держа ее на прицеле. - Быть женщиной больно, к сожалению. Петрификус.
Ей действительно будет больно - когда палочка начнет выжигать на коже череп с выползающей изо рта змеей. Конечно же, это не Метка, лишь ее образ, угольные линии среди воспаленной красноты, насмешка над чистотой. Из ридикюля Беллатрикс извлекает рябиновое зелье и принудительно вливает его в рот своей жертве. Так, чтобы остался только рисунок, похожий на застарелый след. Чем-то напоминающий варварские татуировки деверя, притащенные им на своей поганой шкуре и никак не вяжущиеся с титулом лорда, даже если и младшего в роду.
- Ива, верно? - она вертит чужую палочку в пальцах, примериваясь. Светлые артефакты обычно сопротивляются до последнего, не поддаваясь темным магам. Белла выпускает на пробу облачко искр, рассекает наискось и без того сломанный стул. Тяжело идет. Пользоваться на постоянной основе не смогла бы, слишком много сил тратила бы на борьбу со своенравной сердцевиной. - Когда вас спросят, миссис Бэгнольд, скажите, пожалуйста, что не видели нападавшего, - вежливость могла бы показаться издевательской, однако их всех действительно так учили - манеры, уважительность, протокол. К чему базарное хамство и панибратство? - Ступефай!, - замечательно, что замминистра сидит, падать на дощатый пол было бы весьма неприятно.
Беллатрикс бросает палочку на колени Алисы. И уже из-за ее спины снимает обездвиживание и тут же продолжает движение кисти заклятием забвения.
Такая забавная путаница, кто на кого напал и кто виновен. Финальный взмах - уничтожить отпечатки в пыли, любые намеки на волоски, выпавшие из мантии нитки и прочие свидетельства, что могут привести к Пожирателям.
Да и вообще, здесь давно следовало бы прибраться.

Она замирает в дверях, скрытая темнотой проема. Ввязываться в битву нет никакого желания и никакого смысла; ей нужны свидетели, а не лишние трупы.
Отмечает про себя, что Эван мог бы лучше, а Рэнфилд слабак и трус, прыгающий за спиной кузена и не горящий желанием как-то отличиться. С Эваном она поговорит сама, не дело сдавать родственника с потрохами, конечно... Тем более, учитывая их милый маленький секрет, хоть и скрепленный обетом, но вполне могущий как-то стать достоянием не особенно приветливой общественности.
В этом чертовом дыму даже не видно, где носятся оперативники. Вместо Авады она выпускает над их головами безвредный зеленый луч - едва ли надеясь кого-то напугать, но смутить на миг, который нужен для того, чтобы тот же Розье обернулся и внял требовательному жесту. Беллатрикс убирает щит - и Рэнфилд валится наземь, выворотив наружу кишки. Конфринго детям не игрушки, слышали о таком?
Да и хрен бы с ним, невелика потеря, так себе союзничек. Милорд, конечно, будет не в восторге, но как-нибудь отбрехаются уж.
Но сначала аппарировать пред Его светлы очи, чтобы доложить об итогах.

Шум где-то внизу, который прежде давал надежду, отошел на задний план. Заклятие ударило в нее резко, у Милисент перехватило дыхание, как будто она забыла, как дышать. Разум в панике метался от мысли к мысли, пытаясь найти выход, вырваться, но его медленно сжимали тисками, лишая свободы. Бэгнольд не хотела принимать поражение, хотя прекрасно понимала, что оно неминуемо. Она не привыкла отступать, это было не в ее натуре. Даже при худших прогнозах она всегда боролась до последнего. Милисент сопротивлялась, как только могла, даже зная, что это бесполезно. Она пробовала фокусироваться на чем-то одном, чтобы закрыть свой разум от заклятия, но ничего не выходило. Империус проникал в мысли, обвевал липкой паутиной и завладевал сознанием, лишая воли. Бэгнольд слегка дернулась, ее как будто утаскивало на дно вязкого болота, но просто сдаться она не могла. Сунув руки в карманы, Милисент со всей силы сжала их в кулаки, чтобы ногти вонзились в ладони, надеясь, что боль поможет замедлить процесс. Она нащупала пустую склянку от какого-то зелья. Наверное, валялась там не первый месяц – Милисент редко когда разбирала содержимое карманов. Ей казалось, что сломать стекло будет легко, но как бы ни так. Ее похитительница отвлеклась на вторую пленницу, вот последний шанс. Бэгнольд нащупала в том же кармане ключи и сжала их в кулаке вместе со склянкой. Тихий хруст стекла был почт неслышим. В голове билась одна мысль – противиться, не позволить, выстоять. Зажав в пальцах осколок, она начала процарапывать слово на ноге через подкладку, не понимая, удается или нет. Боль отступала на задний план и Бэгнольд уже ее не ощущала. Заклятие было слишком сильным и план с треском провалился. Бороться дальше не было сил, а желание сопротивляться отступало. Милисент цеплялась за него до последнего, как утопающий за мачту идущего ко дну корабля. Так же сильно и так же безрезультатно. Паутина, сковывающая ее сознание, взорвалась и разлетелась на части, окутав все густым туманом. Теперь уже она не хотела сопротивляться, она хотела только подчиниться. Ничто больше ее не волновало. Она безразлично наблюдала за разговором похитительницы со второй заложницей. Будь Милисент собой, она бы воспользовалась шансом ударить в спину, хотя бы попыталась бы что-то сделать. Но ей было все равно. По большей части. Где-то внутри медленно умирала мысль, что это все неправильно. Что надо что-то сделать, но этот внутренний голос был настолько тихим, что Бэгнольд его даже не замечала. Она хотела получить инструкции и выполнять указания. Настоящая Милисент никогда не была услужливой или послушной, она ставила под сомнение все, не боялась бросать вызов, ошибаться, доказывать свою точку зрения. Но теперь это была просто оболочка, у которой сохранились все воспоминания. Во только теперь они не имели никакого значения. Образ семьи не вызывал тепла, обещание купить дочери ту книжку уже ничего не значило. Желание взять власть в руки и сделать страну лучше испарилось. Ей стало плевать на Британию, на Министерство, слепая гордыня Министра не вызывала раздражения, а война – беспокойства. Даже собственная смерть ее не пугала. Если бы ей приказали, она бы убила сотню людей, не моргнув и глазом. Безразличие поглотило все, что когда-то имело для нее значение.
- Разумеется, как скажете. – Отозвалась Милисент, готовая выполнить указание. Да, да, она никого не видела. Не знает нападавших, не сможет даже описать голос. Скажет, что не уверена, что один чуть выше другого, но без уверенности в голосе. Да, именно так она и поступит. Милисент рада подчиниться. Она видела, как поднималась палочка, слышала заклинание, но не сделала никакой попытки уклониться. Бэгнольд со всей готовностью приняла этот удар. Заклятие оглушение заставило ее вздрогнуть перед тем, как ее сознание полностью отключилось. Вокруг была одна безграничная темнота, в которой не существовало ничего, кроме одной ярко пульсирующей мысли – подчиняться.

[nick]Millicent Bagnold[/nick][status] [/status][icon]https://funkyimg.com/i/2Wz49.gif[/icon][sign] [/sign]

Аластор бежит вслед за Лео, на ходу оценивая ситуацию. Фабиан и Гидеон плохи, но ещё не совсем плохи - живы, сильно потрёпаны, но ещё отбиваются и успевают уклоняться от самых опасных из заклятий. По другую сторону, впрочем, дела тоже неладны. Одно из заклинаний летит мимо цели, второе - бьёт в Фабиана, заставляя скрутиться, сжаться от боли, но быстро отпускает. Удар слабый, едва ли не вполсилы, подмечает Аластор.
- Сколько их? - спрашивает он, оказываясь рядом с Гидеоном.
- Двое, но одного сильно задело. Второй быстрее, - тот отвечает коротко, едва отвлекаясь от битвы, и, кончено, всё делает правильно. - Протего!
Щит вспыхивает перед ним на мгновение, и Аластор, думая, что заклинание удалось, обращает всё своё внимание на Пожирателей. С палочки одного из них срывается зелёная вспышка, и он напрягается, готовый увернуться, когда исподволь понимает - оттенок не тот. И тут же видит, что пущенное за секунду до этого заклинание оказывается на порядок опаснее: сил Гидеона не хватает, чтобы отразить летящие в него чары. Щит моргает и гаснет, и Петрификус Тоталус врезается в него со всей своей силой.
Гидеон падает на землю, не в силах пошевелить и пальцем, и Аластор кидается к нему, проверяя - жизни сослуживца ничего не угрожает.
- Всё хорошо, парень, отдохни пока, - произносит он, и бросается вперёд.
Он ныряет в дым, продирается сквозь него едва ли не на ощупь. Вот уже впереди вырисовываются силуэты, Аластор видит две прямые, тёмные фигуры - всё, как Гидеон и говорил. Хотя нет. Чуть левее виднеется третий, скорчившийся на земле силуэт, принадлежащий, видимо, тому магу, которого «сильно задело». Значит, их минимум трое, если не больше.
Аластор покрепче сжимает в руке палочку, заранее готовый к орде Пожирателей Смерти, которые вот-вот кинутся на него из дома. Он не питает надежды остаться незамеченным на открытом пространстве,  клубах медленно, но рассеивающегося дыма. И его действительно видят - Аластор понимает это по положению фигур в тёмных мантиях. Вот только вместо того, чтобы атаковать, они бросаются к зданию.
- Ах вы ж ироды! - ругается Аластор себе под нос, на мгновения разрываясь между двумя желаниями: кинуться к брошенному на произвол судьбы раненному Пожирателю (его надо спасти, чтобы вытянуть потом информацию) или следом за оставшимися двумя (они наверняка главные на этом задании, а третий - так, разменная монета).
Этого мгновения хватает одному из Пожирателей, чтобы выбросить перед аврорами Инсендио, образуя стену огня прямо у Аластора перед носом. Он отшатывается в сторону от обжигающего пламени, реагирует мгновенно:
- Фините Инкантатем! - работает.
Стена гаснет, но свою задачу она уже выполнила. Огненные языки успели лизнуть ступени и перилла крыльца, перемахнули на стены здания. Загорелась дверь, за которой парой мгновений тому назад скрылись Пожиратели. Аластор пытается потушить её Агуаменти, но из палочки выливается лишь небольшая струя воды, а пламени уже слишком много. Ему кажется, или откуда-то изнутри доносится крик?

Фабиан оправляется от Круцио, но оправляется медленно. Из-за своего состояния он плохо переносит даже не самые сильные заклинания, а потому, когда Фабиан уже чувствует себя способным опять поднять палочку, оказывается, что атаковать уже практически некого. Дом, за который они так рьяно сражались, занимается пламенем, Аластор пытается проникнуть внутрь, Гидеон лежит на земле (Фабиан подбегает к нему и облегчённо вздыхает - жив), а от Пожирателей остался только один, да и тот при смерти.
- А хорошо тебе досталось, - через силу усмехается Фабиан, подходя к поверженному врагу.
Его очень хочется пнуть, немного хочется добить и определённо хочется бросить подыхать в агонии за всё, что он сделал и ещё мог бы сделать, не попадись ему на пути гидеоново Конфринго. Но Фабиан не дурак, он знает, что пленные на этой войне - роскошь, которой каждый оперативник должен радоваться, как дню рождения матери. Потому что вот этот конкретный пленный вполне может выболтать им много чего хорошего.
Однако Фабиан не силён в колдомедицине. Он пытается наложить на раны Пожирателя Медицинские чары и разве что не делает хуже. А ведь это, может быть, единственный их шанс разобраться в истории с похищением! От беспомощности хочется взвыть, но вместо этого Фабиан зажимает чужие раны собственной мантией и оглядывается по сторонам в поисках хоть какой-нибудь помощи:
- Лео!