Daily Prophet: Fear of the Dark |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » DAILY PROPHET » [17.04.1971] spring fever
«когда весь мир передо мной
воскреснет вновь, благоухая»
Jørgen Skjöldung & Olivia Skjöldung-Nott
Дата: 17.04.1971
Локация: родовое поместье Ноттов в Солсбери
весеннее равноденствие:
в его душе все меньше ледяного безмолвия,
в ее жизни наступает пора цветенияих помолвка состоялась в январе -
сейчас же они впервые видятся
в статусе будущих супругов
Отредактировано Jørgen Skjöldung (2019-05-31 18:46:13)
Йёрген всматривался в свою руку - на пальце, безымянном - огнем горело кольцо. Кольцо не мужчины женатого - то кольцо, особенное, он хранил в шкатулке, запертой на замок в ящике своего рабочего стола в кабинете главы рода - его кабинете. То кольцо он одел в ясный день, счастливейший в его жизни - когда Милена, милая Милена, взяла его фамилию и стала частью его семьи, частью его самого. Йёрген больше не носил то кольцо на своем пальце.
Хмурится. Вглядывается в свое новое кольцо - он одел его в январе этого года, когда случился обряд помолвки на девице из рода Нотт - единственной дочери Джеймса, его приятеля.
Верное решение. Верное. Что толку ему от скорби, что длится вот уже пять лет?..
Йёрген тяжело вздыхает. Отступает от окна комнаты, плавным шагом ступает в спальню, что принадлежала Милене.
Он сохранил здесь все ровно так, будто бы жена никуда не пропадала. Не умирала. И его в одиночестве не оставляла.
Тем же запахом духов покрыты тяжелые ткани гардин, те же музыкальные шкатулки соловьем услаждают слух и жажду человека по прекрасному. Йёрген усаживается в кресло, что стоит подле туалетного столика. Протягивает руку к шкатулке - открывает. Наматывает на ладонь ожерелье из двух жемчужных ниток. Сжимает. Подносит к себе ближе, оглаживает украшение большим пальцем.
- Скоро в этом доме будет новая хозяйка, Илли.
Йёрген не сдерживает горькую усмешку - конечно, будет. Вот только поймет ли это его сестра - ему неведомо. В любом случае он не будет вмешиваться в женские дела: не ему ставить Асгёрд на место, да и молодой Оливии - по сути, девочке - стоит понабраться опыта у женщины ее старше, что знает этот дом, что знает лист обязанностей и устоявшихся негласных правил. Как рода в целом, так и его личных.
Йёрген касается губами жемчужных нитей. Прикрывает глаза - скорее, жмурится.
Надо переехать ему на другой этаж - пусть этот останется таким, каким он был еще в счастливом 1965 году.
Йёрген вновь тяжело вздыхает - это сейчас тот год кажется ему подобным Бальдра садам. Тогда же он лишь чувствовал отчаянье и боль уж слишком часто - удача за неудачей их с Миленой преследовали, выкидыш за выкидышем. И все нерожденные дети - мальчики. Их крошечные сыновья.
Будем верить, что в этот раз Оливия с рождением наследника его никак не подведет - судя по древу и хронологии рода, девицы Нотт никогда не испытывали проблем с деторождением. Самое то. Самое то, что ему нужно - здоровая молодая жена, что родит ему наследника.
- И все же я предпочел, чтобы оного подарила ты мне, Илли, - шепот мужчины еле слышен.
Напольные часы бьют полдень, когда Йёрген ступает в изумрудное пламя камина, уже в следующее мгновение оказываясь на территории Туманного Альбиона. Йёрген жмет руку встречающего его Джеймса - мужчины улыбаются друг другу, между ними завязывается легкая беседа о недавних биржевых сводках фондового рынка.
- Моя дочь ожидает тебя на веранде, - Джеймс довольно кивает. Йёрген поправляет накрахмаленный воротник белоснежной рубашки, затем букет - тюльпанов, тоже белых.
- Мисс Нотт, - встречает ее. Целует руку. За спиной прикрывается дверь.
Йёрген теплым взглядом оглядывает девушку, что еще учится на седьмом курсе Хогвартса. Такая маленькая, такая прелестная. На лице сама собой проявляется улыбка.
Долг.
Долг превыше всего, всех условностей и моралей, и кому как не ей – деве из рода Нотт – ведать об этом? Оливия знает, с детства не забывает об обязанностях своих: как ребёнок, невольно укравший право первородства у наследника, ведёт себя тихо, стараясь не напоминать о своём существовании, не бередить родительские раны; как дочь воспитанная, всегда ведёт себя идеально, не давая никому и повода подумать, что Мелисса не сумела из неё леди воспитать; как представительница славного рода в школе всегда оценки высокие получает, род Ноттов не позоря своей глупостью; как сестра старшая, братьев своих обожающая, заботой их окружает, оберегает, едва ли на пьедестал не возносит…
И вновь, как дочь, не желающая стать отцовским разочарованием, смиренно голову склоняет, когда он о помолвке объявляет. Оливия выбору отцовскому доверяет, в мудрости его не сомневаясь, и всё же едва успевает язык прикусить, что бы слова обид с губ не сорвались. Неужто и правда она, дочь единственная и любимая, не заслуживает жениха из семьи принадлежащей священным 28? Неужто чужак, датчанин ей лучшей партией будет, чем с детства знакомый приятель, чьё сердце она давно прочесть сумела? Неужто… не понимает Отец – дочь рассудительна, разум её эмоции не дурманят и всё же не найти сердцу девичьему покоя в чужих краях. Ей милее Ирландия бы показалась, родной край материи, где ветер цветущий вереск качает, а в холмах скрытый народец живёт. Пускай бы и муж был из рода менее знатного, но в нём бы что-то родное чудилось, говорил бы на языке с детства знакомом, языке сердца её и, быть может, однажды, пускай и льстиво, шепнул бы, что она столь же прекрасна, как и Этайн.
Но то – глупые грёзы, Отец сосватал её за датчанина и Оливия молча соглашается с выбором его. Но всё же бастует. Незаметно, продуманно, словно по нотам, что бы никто из близких и не заметил протеста её. Подобрав юбки короткими перебежками, внимания слуг не привлекая, носится по коридорам вслед за братьями, стараясь не разлучаться с ними и на мгновение. Понимает чётко – леди себя так не ведут, ей должно буйный нрав братьев смирять, а не шалости их поддерживать, но ничего с собой подделать не может. Как можно журить братьев за глупости детские понимая, что близок час разлуки? Это ведь она, пускай и невольно, причиной недовольства их является, ведь коль не свадьба, то не хмурился бы Дэниел, не хохлился Родерик. Их сердца ничего не омрачило бы, а она не обнимала братьев младших с таким отчаянием, ужасом, что в случае беды её рядом с ними не будет. Кто, коль не она, гнев отцовский смирять будет? И кто ещё сладости в коморку Филча им протащит? Чьи кудряшки она будет ласково перебирать в часы грусти, находя в столь простой ласке утешения для своего сердца?
Оливия в рыжеватые волосы ленту зелёную вплетает и думает, думает, думает. Будут ли братья её всё так же любить, когда её рядом не будет? Не забудут ли родители о существовании дочери, когда она порог отчего дома переступит, станет хозяйкой в доме ином? Это ведь смех Рика и Дэнни не стихает в комнатах, стали шалости их частью дома давно. А она? Милая, спокойная, но с детства тихая девочка сумела оставить свой след?
Стук каблучков почти радостным кажется, но от мыслей дурных Оливии покоя нет. Будь жива старая служанка Сибилл, то в объятия её девочка, не девушка до сих пор, утешение нашла бы, успокоение. Сибилл бы шепнула ласково, что бояться не стоит, она, Оливия Лиадан, ровня жениху своему, ведь в жилах её течёт едва ли не священная кровь. Но Сибилл мертва, а в объятьях матери Оливии никогда покоя не находила, Отцу не по статусу девичьи беспокойства развеивать, а братья – мальчишки беззаботные, дети…
С веранды дивный вид на сад открывается и Оливия улыбки сдержать не может от мысли, что не будь она леди, то обязательно забралась бы на валун близ куста гортензии. Тогда с мужем будущем разговаривать проще было бы, не казалась бы она рядом с ним настолько миниатюрной. Да, давно привычно для неё снизу вверх на людей смотреть, но одна дело пустые светские беседы вести и другое смотреть на того с кем предстоит прожить всю жизни. Задирать голову, что бы в глаза заглянуть – не смешно, особенно, когда не знаешь, что прочтёшь в них. Снисхождение? Принуждение? Равнодушие? Это ведь только очи братьев младших лучатся светом, ни у кого более она таких глаз не встречала…
Оливия слышит скрип двери и делает глубокий вдох, прежде чем обернуться, привычную игру начать:
- Здравствуйте, мистер Скъёльдунг, - улыбается, чуть голову склонив в знак приветствия, - приятно вновь Вас видеть. Правда, - и в словах её действительно нет лжи.
[status]Юная леди Нотт[/status][nick]Olivia Nott[/nick][sign]Пусть хранят тебя ангелы, сердце маленькой девочки,
Все твои платья и ленточки, всё, что ты скажешь и сделешь. 
Пусть тебе кажется правильным – в сердце стрелой отравленной,
Пусть тебе кажутся правдою все его слова.[/sign][icon]http://s7.uploads.ru/t/zEYdR.gif[/icon]
Отредактировано Olivia Skjöldung-Nott (2019-08-15 16:36:07)
Девочка. Ребенок.
Йёрген наблюдает за Оливией с нежностью во взгляде - какая маленькая, хрупкая, миниатюрная.
Да, Йёргену она кажется ребенком, которому только предстоит вырасти в даму, равную ему по положению; вырасти как в личностном росте, так и эмоциональном. Он видит девушку - робкую. Стан ее столь узок - кажется, ему не надо прикладывать и толики усилий, чтобы поднять ее на руки, вскружить вокруг себя. Как кружил он Милену, как кружил Марсьенн, как кружил красавицу свою Джевель.
Ее слова ожидаемы. Это то, что должна говорить невеста своему жениху, и все же Йёрген не чувствует фальши - что-что, а чувствовать людей ему более-менее удавалось.
Йёрген дарит ей цветы. Рука его, прежде придерживающая девичью ладонь для поцелуя, все так же мягко сжимает ладонь Оливии в своей - Йёрген проводит большим пальцем по тыльной стороне ладони.
Она не кажется встревоженной. Это плюс. Большой плюс.
- Не в большей степени, чем я Вас, мисс Нотт.
Йёрген притягивает ее за руку к себе чуть ближе, левой ладонью касаясь девичьей спины, в области талии. Он ведет ее на диванчик, что стоит у изящного кофейного столика - тот искусно вырезан из тополя. Они устраиваются с удобством - Йёрген садится подле Оливии, слева от нее. Благодушно ждет, когда она позаботится о сервировке чая. Ох уж эти англичане, не дня без чаепития.
- Почему англичанка? Почему она, а не любая другая девица из любой другой европейской страны?
Этот вопрос Йёрген задавал множество раз. И множество ответов приходило ему в голову.
Один из которых - она просто ему приглянулась. Просто захотелось вдруг этой легкости - даже если и мнимой, даже если после и окажется вдруг, что все его предположения были напрасны, он просто хотел в кои веки принять решение основанное на чувствах, а не рациональном решении. В конце концов, Милену он тоже выбирал по зову собственного сердца, не разума.
Хотя, нельзя сказать, что он не думал о плюсах и минусах. За были ирландские корни девушки - род Скъёльдунг с незапамятных времен с Ирландией был дружественен. Да и возраст молодой. И принадлежность к этому их британскому Священному списку 28.
В целом, было больше плюсов.
Йёрген не скрывает улыбки. Сидит в открытой позе, нога на ногу - корпусом обращен к невесте. Одна его рука, выпрямленная в сторону Оливии, лежит на спинке диванчика, вторая - опирается о колено. Йёрген тепло за Оливией наблюдает.
- Поместье Вашего рода расположено в столь живописном месте. Вам по душе его теплый климат?
Начало всякой беседы с британцем - обсуждение погоды. То есть мягкое прощупывание собеседника, чтение его невербальных сигналов и речевых оборотов. Йёрген к подобному был приучен, он благожелательно относительно к плетению сложных нитей светских разговоров. В отличии от Второго. Нет, о нем стоит не думать сейчас.
Второй же в этом скучнейшем мероприятии не участвовал. Нет, он глянул мельком на краю сознания на девицу, скривился, и ушел в глубину их общего разума - необходимо было переварить прочитанный прошлой ночью трактат о влиянии небесных светил на артериальное давление человека.
Сколько раз ей целовали руки? Прижимались губами к костяшкам пальцев в порыве ложной вежливости? Не счесть. Давно привычным подобное стало и всё же Оливия едва сдерживается, что бы ни дёрнуться, вырывая ладонь из мягкой хватки чужой руки. Отшатнуться в нелепой попытке сохранить личное пространство от мужчины, которому слишком скоро будет принадлежать её верность, свобода и тело. Но то не от брезгливости, конечно же нет, странного трепета наполнившего сердце от столь простой, но чувственной ласки. Разумом она понимает насколько естественно то, что сегодня любое действие и слова восприниматься будут куда острее, ярче, чем обычно, но ничего поделать с собой не может. Млеть начинает просто от того, как Йёрген скользит большим пальцем по тыльной стороне её ладони. Обманывается, хотя чувства сегодня, как никогда ранее, нужно держать под замком:
- Благодарю, цветы прекрасны, - говорит, прижимая букет к груди, - как и все предыдущие, - и улыбки сдержать не может, вдыхая чуть горьковатый аромат обожаемого мака, притаившегося средь нежных тюльпанов. Оливия душой не кривит, ведь действительно были чудесны и розы с пионами, и ирисы с лилиями, каждый букет, что она по четвергам получала с тех пор, как зимой была заключен помолвка. Но прекрасней всего столь любимые маки, неуместные в букетах, но приносящие радость и… беспокойство. Кто шепнул? Далёкий от сентиментальных глупостей Отец? Мать? Едва ли Дэниел или Родерик, мальчишечьи головы забиты юношеской дуростью, не мыслями о том, что сестра старшая любить может. Служанки? Но кто конкретно предал доверие хозяйки? Ведь шепнувшая о личной мелочи обязательно расскажет и о более важном.
Оливия знает, мысли дурные не отпустят до вечера, пока сон не сморит или не сделает она из мака очередную куколку, что займёт своё законное место в альбоме. Подобные забавы – глупость для девушки достаточно взрослой, которую даже Отец родной готов сослать в страну чужую, но Оливия ничего поделать с собой не может. С января собирает свою маленькую армию «enfant du choeur» находя странную иронию в том, что маки для этого её дарит язычник, отвергающий всё христианское.
Но пока ей об ином думать нужно: о том, как хорошо, что плотная ткань платья не позволяет почувствовать тепло мужской ладони; что белые тюльпаны предостережение таить могут, ведь белый не только цвет невинности и чистоты, но скорби; и что жизнь куда проще была, когда Йёрген Скъёльдунг был всего лишь гостем Отца её, с которым учтивым за обедом/ужином быть нужно, да с которым вечером приятную беседу разделить можно. Когда он был всего лишь одним из многих, а не единственным, мужчиной с которым предстоит разделить жизнь.
Присев на диванчик Оливия поправляет подол платья, длинного настолько, что даже носки домашних туфелек скрывает, а после расслабленные ладони на колени кладёт. Не закрываясь, но и лишнего себе не позволяя, хватит того, что Отец и так благосклонно разрешил им поговорить без посторонних глаз. Оказывая расположение к Йёргену и ещё раз подтверждая, что полностью доверяет благоразумию единственной дочери:
- Мальчишки, - сдержать тихий смех не сложно, но Оливия не сдерживается, вслушиваясь в смех братьев, доносящийся из сада, - мистер Скъёльдунг, Ваша дочь ведь немногим младше Дэниела? Дживель одиннадцать, если я не ошибаюсь? – спрашивает, поскольку возможность чудесная представилась, поскольку действительно хочет уточнить, да увидеть скрывается ли под мишурой этикета хоть какие-то чувства. Живые.
Оливия служанку зовёт, что бы та чай подала и улыбается, когда в комнату именно Мэри-Энн входит. Милая, славная Мэри-Энн от которой теплом и уютом веет, которая ловко ставит букет в вазу, расставляет многочисленные блюдца с печеньем, да мёдом. Оливия кивает в знак благодарности и на мгновение касается её руки, чувствуя, как беспокойство развеивается, вселяя уверенность. На короткий миг Мэри-Энн весь дом символизирует, напоминает, что не смотря на помолвку она, Оливия, всё ещё остаётся Нотт и находится под защитой своего отчего дома. До сих пор и навсегда:
- Конечно, мистер Скъёльдунг, как и всякому человеку мила родина и те края, где его любят. Хотя порой величайшей глупостью является привязываться к таким местам, - Оливия в словах своих не сомневается, ведь действительно признаёт глупость свою. Не будь глупой она, то не привязалась бы так к Нотт-мэнору и садам его, дивному графству Уилтшир, ведь с детства раннего знала, что однажды будет сослана в чужие края, - если захотите, я позже могу показать Вам всю живописность наших мест. Как и Вы однажды откроете для меня прелесть Дании.
[nick]Olivia Nott[/nick][status]Юная леди Нотт[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/zEYdR.gif[/icon][sign]Пусть хранят тебя ангелы, сердце маленькой девочки,
Все твои платья и ленточки, всё, что ты скажешь и сделешь. Пусть тебе кажется правильным – в сердце стрелой отравленной,
Пусть тебе кажутся правдою все его слова.[/sign]
Отредактировано Olivia Skjöldung-Nott (2019-07-07 14:21:58)
Девичий смех подобен трепетанию крыльев бабочки - нежный, едва уловимый. Йёрген с уместной для случая улыбкой наблюдает за Оливией: движение глаз, поворот головы, мимика лица - все чистое и естественное, как родниковая вода, как капли дождя, летящие с грозовых туч неба. И Оливия - в силу возраста, не порочная. Невинная. Чистый, еще никем не тронутый, лист пергамента.
Хотя, тому причина отнюдь не один лишь возраст - природа людей такова, что нет универсального ответа для каждого. Какой была сестра Асгёрд в ее возрасте?.. О, Йёрген помнит - самолюбивая, уверенная в себе, всегда с высоко поднятой головой. Асгёрд никогда не походила на свою мать, да и от рода матери в целом - ни единого следа. Бабушка Эриннборг не раз упоминала, что Асгёрд - копия бабушки Эйдин, что была матерью Амунна и его младших братьев-близнецов, Йёргена и Асгёрд прабабкой. О да, статью Асгёрд отличалась.
Иной себе жену Йёрген представлял. Конечно, была важна порода. Как и уверенность в себе, воспитание, осознание своего места и себя самого в обществе. Но не горделивость во взгляде Йёрген искал. А открытость. Не простодушие, но простоту. В объятиях которой возможность в облегчении выдохнуть и забыться, пусть и всего на пару мгновений.
- ...мистер Скъёльдунг, Ваша дочь ведь немногим младше Дэниела? Дживель одиннадцать, если я не ошибаюсь? - вопрос Оливии погружает Йёргена глубоко в собственные мысли. Он кивает девушке.
- Да, одиннадцать, - на лице гордого отца проступает улыбка нежности, - учится на третьем курсе Дурмстранга.
Мысли о драгоценной Джевель наполняют сердце Йёргена ворохом сильнейших чувств, с которыми мужчина, в свойственной себе манере, свыкся совладать. Это безусловная любовь - к столь долгожданному, горячо любимому, собственному творению. Это любовь отца - всеобъемлющая, - к ней пять лет назад еще добавилась и любовь мужчины по жене; она - и ее творение. Единственное, что рядом дышит, - на Земле, - чье сердце бьется, что наполняет единым своим существованием его жизнь смыслом. Вкусом и запахом. Еще это скорбь и чувство вины, - Йёрген ощущал себя отчасти виновным в смерти Милены; лишил дочь матери.
И все же, не смотря ни на что, она была и оставалась его самым драгоценным сокровищем. Сокровищем, что запросто выводило жителей Сувуроя из белого каления.
- Я хотел бы, чтобы Вы в будущем стали с ней добрыми подругами. Я не ожидаю, что Вы замените ей мать - это неуместно. Но попытаться стать ей старшей сестрой, коей Вы выступаете в отношении собственных братьев - это стало бы моему сердцу отрадой, - Йёрген прямо смотрит на Оливию, а сам думает: Кому ты, наивный дурак, врешь?.. Как же, примет дочь его новую жену... Чтобы Джевель ему не говорила - нет, не примет...
- Джи, милая, - они сидели с дочерью на вязаном пледе - наслаждались свежим воздухом, бризом, на берегу острова. Их излюбленное место. То было лето прошедшего года. - Я хотел поговорить с тобой на одну важную тему, - Йёрген откладывает книгу, что прежде покоилась в его руках. Наблюдает за дочерью.
- Какую? - доверчиво отозвалась Джевель. Она куталась в теплую шаль, которую ей связала лично Сигги, говоря, что эта шаль волшебная и альвы будут помогать ей, если будет носить.
- Я тут задумался... я хотел спросить твоего мнения, - Йёрген прислоняется спиной к дереву, взволнованно проводит пальцами правой руки по волосам. Выдыхает. - Я хотел обсудить вместе с тобой одно очень важное дело, в котором только ты можешь мне помочь.
- Что-то случилось, пап? - на милом личике датчанки проскользнуло волнение. Всегда открытый в такие их дни отец вёл себя странно. Девочка неосознанно закусила губу, а затем потянулась за чашкой с остывающим кофе.
- Нет нужды беспокоиться - все в порядке, - успокаивающий тон, уверенность, которой только может подписать отец свою дочь. - Но дело в том, что... ты ведь читала историю рода Джевель. Ты прекрасно знаешь, что чем больше членов семьи - тем мы сильнее, тем безопаснее наша жизнь, - прощупывание почвы - Йёрген ощущает себя не в силах сказать дочери прямо. Нет, спросить - он действительно намеревается сейчас спросить ее благословения. И даже если она откажет - однажды, она не может не согласиться.
- Да, читала. А что - у меня будет ещё один кузен? - ирония в голосе одиннадцатилетней девочки прозвучала странно.
Йёрген усмехается, отрицательно качая головой.
- Нет, милая. Но я хочу поговорить сейчас с тобой сейчас не о роде - а той семье, в которой остались только мы с тобой.
- А что не так? - кажется, Джевель начала что-то понимать.
- Нас всего двое, Джи. И, ты знаешь, как сильно я тоскую по твоей маме - она всегда будет жить в наших с тобой сердцах. Но... - от чего же самому так больно говорить об этом?.. Йёрген решается. - Мое самое заветное желание - чтобы у тебя появились братья и сестры, Джи. Твои младшие братья и сестры.
- Я не хочу. Ни братьев, ни сестер, - категорично заявляет Джевель, вскакивая на ноги. Фарфоровая чашка скатывается по её юбке и падает на землю, разбиваясь. - У меня есть Бальдр!
Йёрген на мгновение прикрывает глаза. Никто не говорил, что будет легко. Не с его малышкой.
- Почему ты не хочешь, Джи? Что плохого в том, чтобы близких стало больше? Тех, кто живет в твоем сердце, кто дорог тебе и кому дорога ты сама?
- Мама умерла. Умерла, рожая... - губы Джевель задрожали. Она отвернулась в сторону моря. Через мгновение девочка уже ревела.
Ее слова - боль в его сердце. Ее слезы - боль всего его естества.
Йёрген плавно передвигается как можно ближе к дочери, белыми брюками по траве, и затем мягко касается ее спины - давая понять, он рядом. Она не оттолкнула. И потому обнимает и прижимает к себе - поднявшись на ноги, Джевель оказывается в его руках.
- Я понимаю, милая. Я понимаю... - ей надо позволить выплакаться, до тех пор никакой беседы не получится.
Но Джевель плакала. Постепенно этот плачь начал перерастать в настоящую истерику, а чуть позже - замер. Она рвано вздохнула и произнесла:
- Мне не нужны братья и сёстры. Мне нужен только ты. Бальдр. Сигги. Тетя. Они мне не нужны...
Йёрген крепко обнимает дочь, телом чувствуя ее сердцебиение. Его глаза блестят от непролитых слез - мужчина чаще моргает, не позволяя себе слабости.
- Я понимаю, Джи, - протягивает тихо и робко. И ненавидит себя за следующие слова. - Но как же я?
Джевель нервно сглатывает. Рано или поздно это должно было случиться. Но она не ожидала, что сегодня. Сейчас.
- Я не приму их. Никогда.
Йёрген сжимает зубы, зажмуривает глаза. Он все так же стоит, все так же обнимает дочь, прижимая к себе. Он не отпустит ее, никогда и не за что.
- Но хотя бы попробовать. Ради меня, Джи.
- Нет. Никогда. Даже не проси! - Джевель вырывается и отходит на несколько шагов. - Вы вольны делать всё, что пожелаете, отец. Но я не приму никого. Никогда, - припечатывает его дочь.
Спустя пару месяцев Джевель все-таки переменила свое мнение. Вот только это было почтение и видимая покорность дочери перед патриархом. Это было продиктовано долгом, не искренним чувством - судя по словам Бальдра, Джевель глубоко переживала грядущие перемены в жизненном укладе их семьи.
Йёрген ненавидел себя за это. Будь его воля - он бы переместился в прошлое, запретил Милене попытки подарить ему наследника, а оным бы стал подрастающий Бальдр. И все счастливы - он, с женой, дочка - с матерью. И род в порядке, и счастье и покой в душе.
Вот только ничего не было таким простым - перед ним стоял выбор между спокойствием и относительным счастьем дочери, и - благополучием и процветанием рода. Нужны наследники. И смысл переваливать все на плечи признанного бастарда - Милена уже мертва. Толку не жениться - ничего не изменить. Былого не исправишь.
Йёрген поднимает взгляд на глаза Оливии. Смотрит на нее. Его взгляд столь разительно отличен от взгляда Мортена - нет цепкости, нет подавления, нет того магнетизма и веса харизмы, личности. Скорее, это было подобно хоть и центрированному, но рассеянному, потоку света. Йёрген смотрел на Оливию. Как она сама смотрит на него. Как смущается, неловко тянется за фарфоровой чашкой чая, как старается совладать с собой.
Я собираюсь жениться на ребенке, чтобы она родила мне другого ребенка.
Умрет она в родах - я женюсь снова. И снова. И снова. Пока долгожданный сын не появится на свет.
Йёрген улыбается Оливии. Вот только нет ничего искреннего в его улыбке - маска. Привычная маска, что он носит изо дня в день, ибо то, что творится у него внутри - никому нет дела. Никому нет дела до Йёргена, только до главы рода Скъёльдунг, до заботливого отца, до чуткого брата и кузена, что готов без вопросов выписать очередной чек. Что чувствует сам Йёрген - плевать. И потому так хорошо Йёрген лукавит своей улыбкой - он подделывает даже выражение глаз.
Из него вышел бы потрясающий актер.
Сейчас кого играет Йёрген? Себя, только благодушного и счастливого. Быть может отчасти уже влюбленного в свою невесту. Хотя, глупость - за что взрослому любить пока что ребенка?.. Только хотеть если.
- Конечно, мистер Скъёльдунг, как и всякому человеку мила родина и те края, где его любят. Хотя порой величайшей глупостью является привязываться к таким местам, - беседа все льется - Оливия отвечает на вопрос, что Йёрген ей учтиво задал. Мужчина внимательно девушку слушает. Его спина пряма, корпусом и головой он повернут в ее сторону.
...величайшей глупостью является привязываться к таким местам...
Йёргена губы выгибаются в кривой улыбке. Была в этой пессимистичной мысли толика правды - женщина должна отречься от своего былого дома и жить интересами дома мужа.
Таковой всегда была позиция самого Йёргена, вот только брачный контракт с родом Нотт он подписал совсем на иных условиях.
- если захотите, я позже могу показать Вам всю живописность наших мест. Как и Вы однажды откроете для меня прелесть Дании.
Йёрген кивает в согласии.
- Открою, и, я не сомневаюсь, Вы влюбитесь в те пейзажи, те скалистые берега, то море, - протягивает Йёрген. - Море здесь и море моей Родины - хоть и одна стихия, но ее столь отличные друг от друга лики. - Йёрген не сдерживает усмешки - однако, какая занимательная у него сложилась метафора...
Отредактировано Jørgen Skjöldung (2019-06-23 16:19:30)
Ей не нравилась эта роль. Категорически.
Быть достойной дочерью, сестрой, внучкой, студенткой, леди – привычно, не игра даже, а часть натуры. Быть едва ли не юным совершенством, в котором так трудно найти изъян. Но роль робеющей невесты – нова, хотя Оливия не играет, действительно ощущая неловкость со смущение, и именно это тяготит её. Отсутствие возможности заранее подготовиться к происходящему, составить план действий. Да и разве можно к такому быть готовой? Набраться опыта заранее? Не заклеймив себя фривольной девицей, знающей чего ожидать…
Оливии хочется встать, ещё раз поблагодарить за цветы, извиниться и уйти, оставив гостя ненадолго в одиночестве. Словно он всего лишь гость. И придя к Отцу в кабинет припасть к его коленям, не униженно, но в почтении. Прижаться щекой к его ногам, чувствуя, как мужские пальцы ласково гладят по кудрям и впервые в жизни попросить кое-что для себя. Не отдавать её. Именно не отдавать чужаку, вырывая из объятий любящего Отца. Ей восемнадцать едва исполнилось и хотя родителями хорошо воспитана, готова к роли хозяйки с матерью, стать опорой и отдушиной, сиять на светских мероприятиях, но не быть женой.
Не встаёт. Не уходит.
- Обязательно попробуйте, мистер Скъёльдунг, - советует Оливия, пододвигая поближе к мужчине пиалу с любимым лакомством. А иначе сама всё съест, ведь только терпкость верескового мёда способна заглушить… разочарование?
- Да, одиннадцать, учится на третьем курсе Дурмстранга.
И это всё? Всё, что способен сказать о своём единственном ребёнке гордый отец? Не о младенце, который нуждается больше в заботе нянек, чем отца, но уже сформировавшейся девочке, с собственным характером и желаниями? Да, негоже мужчине словоохотливым быть, не украсит его это, но в краткости Отца её всегда чувствовалась гордость за детей. Всегда. Даже если Отец был зол на набедокуривших мальчишек.
- Одиннадцать – самый чудесный возраст, если ребёнку всё ещё позволяют быть ребёнком, - говорит и невольно кладёт ладонь на собственный живот, словно уже носит под сердцем драгоценных детей. В голосе Оливии мягкость, но на сердце её и близко нет. Насколько бессердечными нужно быть, что бы отсылать своих детей из дома так рано, всего в девять? Не дав сполна окрепнуть, отогреться в тепле отчего дома? Ведь от одного слова «Дурмстранг» холодом веет, мрачностью, коей полнятся и мысли девушки. Не в её праве будет решать, но она никогда бы не отпустила своих детей от себя так рано. Особенно, если они будут похожи на Дэниела и Родерика, будут непоседливыми мальчишками, а не ею, «молодой старушкой», как любит дразнить дедушка Юстас. Едва ли в Дурмстранге, покинув кокон родительских рук, дети оказываются в гостеприимных объятьях «факультетной» семьи. Едва ли в стенах ещё какой-нибудь школы, кроме Хогвартса, может быть столь тепло и уютно.
- Я хотел бы, чтобы Вы в будущем стали с ней добрыми подругами. Я не ожидаю, что Вы замените ей мать - это неуместно. Но попытаться стать ей старшей сестрой, коей Вы выступаете в отношении собственных братьев - это стало бы моему сердцу отрадой.
Йёрген говорит заучено правильные вещи, но Оливия не чувствует раздражения, напротив, наконец-то уверенность по венам разливается. Заканчивается наконец-то акт неловкости, встреча смущённой невесты и очарованного жениха, и начинается разговор двух людей знающих, как плести словесную паутину. С детства любимая Оливией игра:
- Так вы лицемер, мистер Скъёльдунг? – хочет спросить девушка усмехнувшись, но проглатывает резкие слова с чаем. Как бы ни приятно было вновь получить возможность привычную роль играть, но о приличиях забывать всё ровно нельзя. Йёрген Скъёльдунг – её будущий муж и ничто не оправдает подобной дерзости с её стороны. Оливия поворачивается к будущему супругу всем телом, едва не касаясь его колен своими. И думает. Вспоминает, как визжали от восторга однокурсницы, когда по четвергам Оливия получала цветы, словно им, а не ей предназначались роскошные букеты. И как хихикая спрашивали, как ей удалось покорить сурового скандинава, неужто-то не правдивы старые байки о том, что сердце мужчины-викинга увидеть можно, лишь вскрыв ему грудь? Быть может когда-то это и было так, но теперь их сердца «скрывает» привычный кокон лицемерности. Да, теперь Оливия в этом не сомневалась:
- Понимаю, - на мгновение закрыв глаза девушка голову склоняет, словно в смирении, - и постараюсь стать Джевель доброй подругой и заботливой сестрой. У меня никогда не было сестры, только братья, но надеюсь в лице Джевель её обрести. Ведь Вы правы, мистер Скъёльдунг, кажется и мне самой не так давно было одиннадцать и я знаю, что может беспокоить девичье сердце, - в словах Оливии искренность разбавленная осознанием, что лишь подругой она сможет стать для дочери Йёргена. Насколько бы не была милой девчушка лишившаяся матери, но не сможет Оливия полюбить её, как сестру, принять. Обожать столь же безгранично, как Родерика и Дэниела. Но позаботиться о Джевель самой себе зарок даёт, понимая, не сможет жить в новом доме не оберегая кого-то ещё, кроме мужа. Тоску по братьям хоть чем-то придётся заглушать.
Оливия знает точно, заботой окружит девочку, коль та позволит, но не этого желает сам Йёрген. Пускай Джевель и нуждается в попечении той, что Милену ей заменить попробует, но не мать для своей дочери ищет Йёрген. А иначе выбрал бы в супруги женщину или хотя бы девушку, а не девицу ещё школу не окончившую. Как и не нужно ему, что бы будущая жена сестрой для Джевель стала, ведь не один мудрый мужчина, а Оливия считала Йёргена Скъёльдунга таковым, не женится для того, что бы у дочери появилась старшая сестра. Ему нужна лишь та, что родит ему сына. И чего уж там, девушка даже сомневается, что Йёрген видит её в качестве «украшения» своей семьи. Позволит блистать в чуждом скандинавском обществе, как она сияет в британском, где каждая достойная семья считает за честь породниться с Ноттами и ввести конкретно Оливию в свой род…
Она понимает, почему Отец выбрал ей в мужья именно Йёргена Скъёльдунга, какие перспективы это откроет. Но понять не может, почему сам Йёрген согласился на этот брак. Да, ему, как и всякому мужчине нужен наследник, но будь Оливия на его месте, то выбрала бы крепкую немку или итальянку с широкими бёдрами, а не её, хрупкую, как тростинка, девушку, кажущуюся ещё меньше на фоне будущего мужа. И пускай у женщин из рода Нотт никогда не было проблем с рождением детей, но почему Йёрген не хочет перестраховаться? Он, поздний ребёнок своих родителей, тот, чья супруга смогла породить единственную дочь и умерла родами, а сестра, и вовсе пустобрюха?
- Открою, и, я не сомневаюсь, Вы влюбитесь в те пейзажи, те скалистые берега, то море. Море здесь и море моей Родины - хоть и одна стихия, но ее столь отличные друг от друга лики.
Оливия кивает, хотя и сомневается, что когда-нибудь сможет принять чуждые пейзажи Дании. Вода – не её стихия, впрочем, как и воздух. Слишком много в ней стабильности, что бы восхищаться этими стихиями. Способность твёрдо стоять на ногах предпочтительней, чем возможность увидеть мир с высоты или окунуться в обманчиво гостеприимную бездну. Может море омывающее Англию и иное, нежели то, что бьётся о берега Скандинавии, но даже ему Оливия не доверяет. Знает, руки её слишком слабы, что бы противиться сильному течению, лишь в некоторые речушки может решиться зайти она без опаски:
- Не сомневаюсь, что полюблю красоты Вашей родины, её скалистые берега, - Оливия склоняет голову чуть в бок почти по-птичьи, - но не море. Ему никогда нельзя доверять, обманчиво нежная поверхность в любое мгновение может обернуться бедой. Его стоит бояться, - и смотрит Йёргену в глаза. Без страха или робости, - как и Вас, мистер Скъёльдунг.
[nick]Olivia Nott[/nick][status]Юная леди Нотт[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/zEYdR.gif[/icon][sign]Пусть хранят тебя ангелы, сердце маленькой девочки,
Все твои платья и ленточки, всё, что ты скажешь и сделешь. Пусть тебе кажется правильным – в сердце стрелой отравленной,
Пусть тебе кажутся правдою все его слова.[/sign]
Отредактировано Olivia Skjöldung-Nott (2019-08-15 16:45:08)
- Обязательно попробуйте, мистер Скъёльдунг, - Оливия придвигает к нему пиалу, и лишь из уважения к своей невесте Йёрген берет десертную ложку в руки - он апатичен к сладкому и еде в целом. Всегда таким был - с самых ранних лет, когда и кусок пирога никак не хотел проходить через горло - не под пристальным тяжелым взглядом няни фрау Фюрстенберг. А потом, в школьные годы, Йёрген воспринимал еду не более чем ресурс - намеренно питался в большинстве своем белками животного происхождения. Потому что энергии его телу, пашущему на двух людей, необходимо было немерено.
- Одиннадцать – самый чудесный возраст, если ребёнку всё ещё позволяют быть ребёнком, - то, как она это говорит, как как прикладывает ладонь к своему животу - Йёрген за этим, чуть скосив глаза, наблюдает.
Ему нравится, что он видит.
Но жест девушки перетягивает его внимание лишь на какой-то отрезок времени - а потом его мысли падают на дно других его рассуждений. А был ли он ребенком? Когда либо?...
Йёрген криво улыбается, закрываясь маской. Переглядывается с Оливией и наконец пробует мед на вкус.
Он никогда не позволял себе рефлексии на тему собственного детства. Ни с Миленой, ни тем более с кем-либо еще. Есть такие раны, что невозможно залечить. Есть такие шрамы, что кровоточить будут всегда - и не важно, сколько лет прошло, как ты помудрел, и какие жизненные уроки для себя вынес.
- Оливия... - протягивает Йёрген, поднимая глаза на молодую девушку, девочку, что сидит напротив нее. - Детство британского и скандинавского ребенка - понятия довольно друг от друга различимые и в каком-то смысле далекие. Наша культуре жестче и требовательней - как и наши традиции, вера, как и наши взгляды на мир. Не просто так таким успешным было покорение великой языческой армии британских королевств, - Йёрген отставляет фарфоровую чашку, кладет на блюдце ложку. Затем протягивает руку, мягко берет ладонь Оливии. Оглаживает большим пальцем кольцо на ее пальце. Вновь поднимает взгляд. Отнимает руку - чтобы не смущать своего и девичьего личных пространств. Смотрит прямо. - Я спрашивал Вас лично тогда, спрошу и сейчас. Но прежде попрошу Вас подумать об этом еще раз - действительно ли Вы согласны на этот брак? Согласны на то, что рожденные Вами дети будут отличаться от того, как воспитываются Ваши братья? Согласны на то, что попадете в совершенно иной для себя мир? - не просто так я дал согласие, чтобы Вы работали здесь - какое-то время, это даже положительно. Вы будете интегрироваться, но постепенно. - Если Вы чувствуете, что не готовы - скажите мне прямо, в ближайшее время - пока не поздно. Ответственность я возьму на себя, разрыв помолвки ни в коем разе Вашу репутацию на заденет, - Йёрген переводит взгляд на пейзаж за окном. Снова смотрит на Оливию. - Подумайте об этом, Оливия.
Супруги, пусть и молодой, пребывающей в положении жертвы - этого Йёргену не надо было. Спасибо, но нет.
Слова Оливии о том, что та посторается стать Джевель подругой - Йёрген достаточно владеет собой, чтобы сдержать усмешку. Особенно позабавили слова: знаю, что может беспокоить девичье сердце.
О нет, при всем уважении к мисс Оливии, но она и понятия не имела, что могло таиться в пламенном сердце его дочери. Не в обиду Оливии, но дочь Йёргену казалась натурой куда более сложносочиненной.
В целом, Оливия ему нравилась - впечатление от бесед с ней всегда оставалось благоприятным. Она была действительно благонравной и хорошо воспитанной милой девушкой. Тем, кого он себе и хотел в жены.
Он не хотел рядом с собой кого-то яркого, ослепляющую харизму на подобии Асгёрд. Нет, он должен был быть в состоянии мыслить, видеть, трезво. И никак иначе.
- Не сомневаюсь, что полюблю красоты Вашей родины, её скалистые берега, - Оливия склоняет голову чуть в бок почти по-птичьи, - но не море. Ему никогда нельзя доверять, обманчиво нежная поверхность в любое мгновение может обернуться бедой. Его стоит бояться, - и смотрит Йёргену в глаза. Без страха или робости, - как и Вас, мистер Скъёльдунг.
О нет, он не вздрагивает. Слишком хладнокровен, слишком изувечен теми годами, теми многочисленными случаями, когда приходилось сталкиваться с шедеврами Мортена руки. Поэтому и взгляд молодой девчонки - чем она могла его смутить? Не смешите.
- Мужчина и должен вызывать страх, Оливия, - отвечает он девушке прямо. Тихо и спокойно - с ощущением собственного достоинства. Что-то мужественное раскрывается в нем в это мгновение - хоть на фоне своей тени он мог казаться слабым, вот только таким он не был для остальных - нет, он производил на окружающих должное впечатление. - Вы достойны того, чтобы стать женой не юнца, что только этот мир познает - там нет страха, но нет и чувства безопасности. Для его спутницы, для их детей - семьи.
И все так же, не отрывая взгляда от девичьих глаз, Йёрген целует ее руку. Мягко оглаживая большим пальцем ее ладонь.
- Оливия…
Она успевает заметить кривую улыбку, а через мгновение мужчина произносит её имя. Не смакуя или пытаясь привыкнуть к чужеродному сочетанию звуков, но тянет и в этом так легко услышать в лучшем случае снисходительность, а в худшем – пренебрежение. О да, Оливии хорошо знакома подобная манерность, столь свойственная слизеринцам, когда они делают вид, что снизошли до общения с теми, кто не входит в их элитарный круг, но из уст взрослого мужчины это звучит совсем иначе. Хотя бы потому, что впервые так обращаются к самой Оливии. Будь-то изумрудный змеёныш, да кто угодно, то девушка вмиг бы его приструнила, ибо не сыскать во всех Великобритании того, кто имел право на пренебрежение по отношению к ней. Но Йёргена девушка не одёргивает, хотя желание сильно.
Родители нарекли её именами по-девичьи красивыми, но строгими, не созданными для того, что бы их пренебрежительно растягивали или даже ласково произносили. Оливия. Лиадан. В них слишком много столь прославленной британской чопорности, впрочем, и у её будущего мужа имя похожее. Йёрген. Жёсткое, колющее кончик языка своей холодностью, хотя Оливия до сих пор ещё не обращалась к мужчине по имени. И на одно короткое мгновение девушка позволяет себе задуматься, как звучит имя Йёргена у тех, кто его по-настоящему любит. Испытывала ли его первая супруга к нему хотя бы симпатию? Звучало ли из её уст его имя мягко или всегда подобно вороньему карканью? Как она, Оливия, произносить его будет?
«Доброе утро, Йёрген».
«Йёрген, как Вы себя чувствуете?».
«Да, Йёрген, благодарю Вас».
Даже в мыслях собственных это до одури странным кажется, Оливия почти готова самой себе дать глупый зарок никогда не называть Йёргена по имени. Только «муж мой» срываться с губ её будет, как признание и напоминание, чьё мнение она учитывать должна, чьи интересы чтить.
- Детство британского и скандинавского ребенка - понятия довольно друг от друга различимые и в каком-то смысле далекие. Наша культуре жестче и требовательней - как и наши традиции, вера, как и наши взгляды на мир. Не просто так таким успешным было покорение великой языческой армии британских королевств.
Оливия слушает внимательно, не перечит, но едва сдерживает желание спросить - «и разве это что-то существенно меняет, мистер Скъёльдунг? Кроме того, что ваши дети решены того счастливого детства, что есть у наших, хотя британский ребёнок так же с детства знает о своих обязательствах перед родом?». Да, она воспринимает Йёргена Скъёльдунга, как чужака, ибо говорит он на языке ином, другая культура его вскормила и всё же с каждым мгновением Оливия убеждается, как сильно он похож на мужчин с детства ей знакомых. Чужестранец. Но всё же просто мужчина, которому свойственна и горделивость, и лицемерность.
О требовательности к себе и окружающим Оливия знает не понаслышке, считая эту черту характера одной из главных в себе, а вот понять, что Йёрген подразумевает под большей жёсткостью не может. И пускай всегда была девочкой умной, предпочитающей самой находить ответы на все вопросы, без стеснения спрашивает, правда желая понять, разобраться в том, что совсем скоро повлияет на её жизнь:
- В чём конкретно более жёсткие взгляды, мистер Скъёльдунг? Внутри семьи, не общества. Быть может, мы не настолько разные, как кажется на первый взгляд, – глаза опускает, не из-за неловкости, но внимательно наблюдая за движениями Йёргена, словно ожидая подвоха, удара под дых. Тем, как берёт её маленькую ладонь в свою, широкую и крепкую, как скользит большим пальцем по помолвочному кольцу. В этом жесте нет ничего непорядочного и всё же Оливии не по душе подобная вольность, способность Йёргена так легко нарушать её личные границы. Но не это заставляет скрестить щиколотки, что незаметно из-за длинной юбки, приструнивая желание вскочить с диванчика, нет, вопрос обжигающий горло, исходящий из сердца, не разума:
«Вы говорите о традициях, но понимаете ли, что женитесь не только на моей фертильности, но на мне? Той, которая умеет ставить интересы семьи выше своих, но всё ещё способной на собственные желания? Это кольцо не только поводок на моей шее, символ того, что я обязана буду подчиняться ещё и Вашим желаниям, но и знак того, что и у Вас будут обязательства передо мной. За этой шелухой вежливости найдётся для меня элементарное уважение, мистер Скъёльдунг, когда я покину отчий дом? Окажусь на вашей территории? Большего я и не требую. Большего мне и не нужно».
Оливия мысленно выдыхает, когда Йёрген ладонь её отпускает и тут же руки вновь на колени кладёт, переплетая пальцы, да взгляд поднимает. И жалеет. Жалеет не только о том, что по чужим глазам правды прочесть не может, но и о том, что слишком воспитана, что бы задавать вопросы правильные, слишком уважает право чужой неприкосновенности, что бы мыслей мужчины коснуться, хоть немного правдивости выудив:
- Быть может мы, британцы, и кажемся более мягкими, но Британская Империя не позволяет забыть, сколь обманчивым бывает первое впечатление, - по настоящему открытый разговор вести ей не следует, переступать рамки приличия, как и поддевать национальную гордость будущего мужа, но всё же Оливия делает это. Ведь горделивость истинной британки не позволяет смолчать, когда пытаются принизить её Родину. Ненавязчиво напоминая о крупнейшем когда-либо существовавшем государстве, о Британской Империи, к чьему истинному величию приложил руку сам Кантанкерус Нотт:
- Великая языческая армия, - произносит Оливия смакуя ни то название, ни то вересковый мёд, - могущество древней Скандинавии с детства манило меня, мистер Скъёльдунг, всё-таки это история и моей семьи. Примерно в то время первые Нотты и обосновались на этих плодородных землях, - пускай Нотты давно отвергли языческую веру и всё же Богиня Ночи явно не оставила потомков своих, продолжая скрывать преступления их во мраке, не позволяя миру узнать о них, - кто знает, возможно кровь предков взыграет во мне. Я ведь буду первой от крови ноттов вернувшейся домой, - улыбается, невольно чувствуя странный трепет, хотя всегда более ирландкой себя ощущала, чем даже англичанкой, - но уже не Нотт.
- Я спрашивал Вас лично тогда, спрошу и сейчас. Но прежде попрошу Вас подумать об этом еще раз - действительно ли Вы согласны на этот брак? Согласны на то, что рожденные Вами дети будут отличаться от того, как воспитываются Ваши братья? Согласны на то, что попадете в совершенно иной для себя мир? Если Вы чувствуете, что не готовы - скажите мне прямо, в ближайшее время - пока не поздно. Ответственность я возьму на себя, разрыв помолвки ни в коем разе Вашу репутацию не заденет. Подумайте об этом, Оливия.
Нахлынувшее предвкушение исчезло в одночасье, улыбка сползла с девичьих губ и Оливия сжала челюсть. Быть может какая-нибудь инфантильная дурочка и была бы в восторге от того, что Йёрген беспокоится о её готовности вступить в брак, но не Оливия. Для неё каждое слово мужчины – пощёчина, хотя месяцы назад этот же разговор заставил зауважать Йёргена ещё больше. С его стороны благородно было спросить её об этом до того, как официально была заключена помолвка, когда всё осталось бы в пределах гостиной Нотт-мэнора, но не спустя четыре месяца. Когда она принять смогла факт замужества и дала добровольное согласие на него, когда искренне пытается понять человека, с которым ей придётся прожить всё жизнь… когда она сидит спиной к расцветающему саду, пытаясь отвыкнуть, что бы сердце так не болело через год, когда она покинет отчий дом и будет большую часть времени проводить в Дании:
- Мистер Скъёльдунг, я очень рада, что сегодня мы можем поговорить без лишних свидетелей, ведь не знаю будет ли у нас ещё такая возможность до свадьбы. Но при всём моём уважении к Вам, не желая обидеть, я прошу Вас уважить меня, как Вашу невесту, и не омрачать этот день обещаниями, что нельзя исполнить. Быть может в Скандинавии подобное и воспримут спокойно, но не в Британии. Вы не сможете разорвать нашу помолвку, не унизив при этом меня, - Оливия смотрит Йёргену в глаза не отворачиваясь и голос её твёрд, но спокоен, - да, мне восемнадцать лет, но моё слово твердо и я остаюсь при том же мнении, что озвучила Вам месяцы назад. И останусь при нём, как и мой Отец, давший согласие на этот брак. Нотты слов на ветер не бросают, каждое наше решение – обдумано, и наши обещания – не чугун, разбивающийся от удара:
- Я согласна на это, мистер Скъёльдунг, но если Вы увидели причину, почему следует разорвать помолвку, то, пожалуйста, скажите её мне до того, как это станет общественным достоянием, - за окном вновь раздаётся мальчишечьи смех и Оливия на мгновение голову поворачивает на звук, благодаря судьбу за столь удачное стечение обстоятельств. Это мгновение – возможность выдохнуть, закрыть глаза в которых нет слёз, но их всё ровно что-то обжигает. Монолог закончился именно там, где и должно, ибо Йёрген Скъёльдунг не заслужил право даже заметить, как её задели его слова. Что она почувствовала себя оскорблённой, ведь он засомневался в твёрдости принятых ею решений… униженной, ведь он так легко готов отвергнуть её, как невесту? Считал достойной, когда давал согласие на помолвку, когда они кольцами обменивалась, но перестал считать таковой, узнав её чуть лучше…
В любом случае, если Йёрген и решит разорвать помолвку, то она не даст ему повода для этого, не позволит спихнуть ответственность на её женские плечи. Он – мужчина, глава рода, и если обещание жениться данное перед ликами его Богов для него пустое, то пускай и озвучит это во всеуслышание:
- Мужчина и должен вызывать страх, Оливия.
Нет, не должен, ибо человек не способный разделять ипостаси своей натуры подобен бешенному зверю, коего стоит скорее устранить. Бояться Главу должно врагам рода и даже союзникам его, но для своей семьи мужчина должен быть мужем и отцом, в первую очередь, подчинение которому продиктовано любовью с уважением, не страхом. То, мудрость вековая, истина негласная для рода Нотт, в которую Оливия верит безоговорочно, живёт ею. Но у Йёргена, похоже, иные взгляды на вещи и глядя на мужчину Оливия пытается понять действительно ли лишь страхом глава рода Скъёльдунг удерживает людей близ себя? Всякое быть может, в конце концов, власть ему досталась из-за череды несчастий постигших род, не был рождён он для роли главы, не воспитывали его, как наследника. Не проживает Йёрген Скъёльдунг жизнь изначально предначертанную ему, как она, Оливия, рождённая для того, что бы быть всегда подле глав: потомок, правнучка, внучка, дочь глав рода Нотт, совсем скоро она станет супругой и матерью наследника, а спустя десятилетия сестрой, тёткой и бабушкой…
Но всё же именно эта неприкрытая правда до недавних пор подкупала Оливию. Казалось ей, Йёрген не даёт клятв, что не планирует исполнять, не обещает окружить молодую супругу заботой, беречь от всех бед. Да и не на такое поведение будущего мужа Оливия надеялась, права выбирать у неё всё ровно не было. Не нуждалась она в опеке чужого мужчины зная, что Отец никогда не оставит дочь единственную, всегда беречь будет, вопреки всем правилам и устоям. Громкое имя, богатство так же не прельщали девушку, ведь гордую фамилию Нотт она носила по праву рождения и ничего более достойного быть просто не могло. Оливия замуж выходила не за сладкие обещания, но перспективы для родной семьи и великое будущее своих детей, наследников двух гордых родов…
- Главу рода следует бояться врагам его, как и союзникам опасаться. Но если мужчину должно бояться, то страх будет и у детей его, и жены. На такой почве прорастёт лишь раболепие. Едва ли сильный мужчина может желать этого, - Оливия не знает страха, не из-за безграничной смелости, но уверенности, что настоящая беда не коснётся её, рождённую под защитой рода Нотт. И глядя на Йёргена она не испытывает ужаса, порой странный трепет, но в основном уважение, которое надеется укрепить и пронести через всю жизнь. Едва ли иные чувства сможет испытать к мужу, да и зачем? Брак родительский столь благополучен, хотя лишь взаимное уважение и почтения связывает. Да, у дедушки с бабушкой всё иначе, обожают они друг друга не смотря на прожитые вместе десятилетия, трепет сохранившийся меж ними едва ли не ядовитую зависть вызывает у окружающих. Но Йёрген – не Юстас, а она – не Аванмора, хотя сердце у неё ирландки, но в жилах страсть не кипит, чувственности той нет:
- Вы достойны того, что бы стать женой не юнца, что только этот мир познаёт – там нет страха, но нет и чувства безопасности. Для его спутницы, для их детей – семьи.
Оливия на мгновение глаза закрывает и грустно улыбается, ибо Йёрген Скъёльдунг при всём влиянии не мог дать ей того, что она по-настоящему заслуживает. Права навеки остаться в стенах Нотт-мэнора в качестве верной дочери, доброй сестры и советчицы. Мужчина сидящий напротив мог лишь опозорить её, разорвав помолвку, либо вскоре увести в свой дом, позволив Оливии исполнить женское предназначение.
То, чего она достойна, мог даровать лишь Отец или брак с одним из тех юнцов-однокурсников, что готовы будут закрывать глаза на многое, прощая Оливии всё за одну ласковую улыбку. Если уж за годы школьные, когда лишь учёба, да братья занимают мысли девушки, она невольно очаровывала юношей, то разве не сможет свить верёвки из одного единственного мальчишки, зовущегося её мужем? Если уже сейчас есть те для кого возможность прижаться губами к костяшкам её пальцев едва ли не дар…
Но Йёрген Скъёльдунг не был юнцом, но мужчиной, давно сменившим сладость юности на терпкую красоту зрелости. Красоту граничащую с силой, которой и близко не обладал не один из друзей Отца, хотя Йёрген почти был их ровесником. И то, что юноши воспринимали, как благосклонность с её стороны, он «брал» с мягкой неотвратимостью, словно уже имел все права.
Оливия пытается думать о том, что Йёрген завёл разговор о возможности разорвать помолвку, унизить её подобным… но всё ровно чувствует, как по спине пробегают мурашки, когда мужчина вновь касается её руки. И лишь сжимает ноги покрепче, пытаясь совладать с собой. Прикосновение Йёргена мягкое, но руки у него крепкие, ладони чуть шероховатые, цепкие пальцы, волевые плечи и даже под тканью рубашки видно, как играют мышцы под кожей. Мужчине с такими руками не нужна даже палочка, что бы свернуть человеку шею…
- А чего заслуживаете Вы, мистер Скъёльдунг? – чувствуя, как сердце пропускает удар, да чуть сжимая пальцы, словно пытаясь продлить прикосновение.
[nick]Olivia Nott[/nick][status]Юная леди Нотт[/status][icon]http://s7.uploads.ru/t/zEYdR.gif[/icon][sign][sign]Пусть хранят тебя ангелы, сердце маленькой девочки,
Все твои платья и ленточки, всё, что ты скажешь и сделешь. Пусть тебе кажется правильным – в сердце стрелой отравленной,
Пусть тебе кажутся правдою все его слова.[/sign]
Отредактировано Olivia Skjöldung-Nott (2019-08-15 16:57:50)
Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » DAILY PROPHET » [17.04.1971] spring fever
