Daily Prophet: Fear of the Dark |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » DAILY PROPHET » [14.11.1974] кошки-мышки
«Если женщина говорит, что ненавидит Вас – это значит, что она Вас любит, но Вы – мудак»
Jewel & Baldr
Дата: 14 ноября 1974 года.
Локация: сад на территории школы волшебства Дурмстранг.
Их игры в кошки-мышки приобретают оборотов.
Она опять на нём повисла, когда одна болгарка с ним флиртовала.
Он – популярно рассказал её поклоннику, что не стоит покушаться на юных особ.
И она в ярости от этого!
Отредактировано Jewel Skjöldung (2019-07-11 10:46:46)
«Окончим же скорей, и вы со злости вновь
Карать меня бросаетесь пантерой»
[q.] Канцлер Ги, «Мой бедный обвинитель»
– Джевель, я бы хотел с тобой поговорить, – широкоплечий поджарый швед по имени Харальд Энгстрём, зачастую выглядевший как воин из влажных мечтаний каждой школьницы, вступившей в страшный возраст пубертата, сейчас имел крайне жалкий вид. Это не могло не насторожить юную Скъёльдунг, сидящую в окружении подруг и со смехом рассказывающую над тем, как отреагировала на то, какое лицо было у ловца сборной Вигрида, когда он увидел нового загонщика сборной Эльвиндира. – Наедине.
– Да, конечно, – Джи солнечно улыбнулась юноше, затем бросила многозначительный взгляд на подруг и подала Харальду руку, дабы тот помог ей встать с диванчика, а через несколько мгновений они оказались у окна. – Что-то случилось? Наш поход в городок на выходных в силе? – она абсолютно естественно и неосознанно начала накручивать свой локон на пальчик.
– Вот об этом я хотел поговорить, – сконфужено произнес швед, отводя взгляд и катая на ладони монетку. Джевель, решившая не облегчать парню жизнь, смотрела на него с лёгким негодованием. Она догадывалась, что Энгстрём сейчас скажет и что, а вернее кто, был причиной разговора. – Я знаю, это довольно жалко, но мы не сможем встречаться. Да, я сам предложил и…
– Дай угадаю – тебя прижал мой кузен с его подружкой, и ты сдался? – с уничижительной улыбкой произнесла Скъёльдунг, чуть склонив голову набок иуже мысленно составляя план страшного разгрома для Бальдра.
– Нет, понимаешь…
– Харальд.
– Ну, в общем, да! Но, честное слово, я делал всё, что мог и я очень хочу сходить с тобой на это треклятое свидание! – с отчаянием в голосе произнес швед, глядя то на девушку, то на монетку в руке.
– Боюсь, твои оправдания бесполезны, Харальд, – всё с той же улыбкой произнесла Джевель. – Я не хожу на свидания с теми, кого так легко заставить отказаться от них, – и гордо развернувшись на каблуках, она пошла в сторону подруг, попутно представляя, как отрезает пальцы кузена по фаланге.
Агнешка, как самая проницательная и любящая тихо позлорадствовать успехам более удачливой скандинавки, попыталась было спросить в чём причина того, что ещё недавно говорливая и смеющаяся Джевель стала вдруг молчаливо-злобной, но, видимо, побоялась, что та запустит в неё каким-то чарами и промолчала. «Правильно сделала», – досадливо подумала юная Скъёльдунг, мысленно благодаря, что Хельга, заметив состояние подруги, вдруг завела разговор на тему того, что неплохо было бы во время йольских каникул покататься на летящих санях в Финляндии, и что она лично бы занялась этим. Датчанка нервно побарабанила пальцами по подлокотнику дивана, когда в гостиную вошла подруга кузена, явно чем-то довольная и уставшая.
– Я вас оставлю, девочки. Нужно разобраться с одним делом, – Джи подхватила свою сумку из драконьей кожи и уверенным шагом двинулась к старшекурснице. Преградила дорогу, сложила руки на груди – в общем, сделала отчаянно-подростковую попытку выглядеть дерзкой. Естественно, её девятнадцатилетней собеседнице это было смешно, но юной и воинственной Скъёльдунг было плевать сейчас. – Привет, Мэб. Ты знаешь, где Бальдр?
– Хм, ты знаешь, я не имею привычку следить за друзьями, – иронично и устало хмыкнула собеседница. Увидев состояние Джевель, она всё же снисходительно добавила: – Попробуй поискать в саду. Он там вроде бы эссе по темной магии писал.
– Спасибо! – раздраженно бросила Скъёльдунг и разъяренной пантерой двинулась по указанному направлению.
И да: Бальдр мирно сидел с какой-то книгой в руках. Джевель огляделась по сторонам, ответила на приветствия нескольких знакомых и пружинистым шагом двинулась в сторону кузена. Дорога в школьный сад немного успокоила пыл девушки, но всё же не настолько, чтобы не выхватить книгу из широких ладоней юноши с самым злобным видом:
– М-м, ты такой милый сегодня. Интересно, ты был таким же милым, когда вы с Мэб прижали Харальда? – юная Скъёльдунг с самым издевательским видом пролистала нагло изъятый учебник и захлопнула его, а затем небрежным жестом бросила на лавку – попала.
Отредактировано Jewel Skjöldung (2019-07-11 10:50:52)
Это игра, в которой уже не первый год никто не отклоняется от давно распределённых ролей.
Самцы человека — сущее дерьмо, Бальдр как непосредственный представитель класса может сказать. Глупы они, недальновидны, думают исключительно причинным местом и совершенно не имеют понятия о причинно-следственных связях. Даже сам датчанин, уж на что нет у него состоящей с отцом в законном браке матери, приучен задумываться, а какие же последствия наступят за тем или иным поступком — возможно, как раз потому и, кстати; другие, увы, в силу ли возраста, природной ли скудости ума, сей малой добродетели лишены.
Харальд Энгстрём не является исключением из общего правила.
Мало того, что смазливый выкормыш страны островов принялся увиваться за Джевель, даже зная репутацию её и её кузена — бастарда Скъёльдунгов, впрочем, в таких вопросах нередко не воспринимают всерьёз — он ещё и угодил прямиком в расставленную ловушку ровно так, словно только того и ждал. Сразу трое демонстрирующих интерес к (недо)мужчине девушек, судя по всему, предел мечтаний для таких как он, одним осуществлением своим отключающий любую способность к критическому мышлению. Здесь значения не имеет, что одна из троицы не просто обручена, но ещё и подруга того самого имеющего неприятную репутацию кузена. Впрочем, наличие знатной дозы алкоголя в крови жертвы также играет в ситуации некоторую — заметную — роль.
Ad hunc modum, молодые самцы человека уязвимы весьма ко многим приёмам. Женским особенно. Бальдра с его желанием защитить кузину от подобного рода глупцов данный факт устраивает вполне.
На этом моменте, пожалуй, стоит не задумываться о том, что другой, способный противостоять простеньким манипуляциям претендент на внимание кузины будет выводить его из себя даже заметно сильнее, чем это ничтожество: отрицать бесполезно, потому легче задвинуть в угол. Тогда хотя бы на поверхности травление поклонников Джевель сможет выглядеть как забота о ней. В крайнем случае — как месть исподтишка за аналогичное поведение маленькой собаки на сене. По крайней мере, для самой исполнительницы главной роли в этом бессмысленном романтическом эпосе, не так ли? Прочие, хоть сколько-то знакомые с данами, насколько ему известно, давно разгадали загадку, а некоторые и вовсе устраивают пари.
Бальдр поставил бы тоже, но деньги в нынешней ситуации для него ценнейший ресурс — Мэб ещё может помочь ему «по доброте душевной» и развлечения для, а подруги её уже требуют более внимательного отношения.
Девичий смех в раздевалке за его спиной, лишь самую малость (неприкрыто) издевательский, периодически перемежается со спешными неразборчивыми фразами, командами и нетрезвым ворчанием, стуками словно от спотыкающегося на ровном месте тела и шорохом ткани. «Предмет влажных мечтаний любой уважающей себя школьницы» в заметной степени подпития едва контролирует конечности, не говоря уж о том, чтобы противостоять тройке развлекающихся за его счёт насмешниц, — «О Всеотец, дай мне мудрости никогда не переходить женщине дорогу», — беспомощный подобно новорожденному котёнку. Скъёльдунгу и делать ничего не требуется, коварные существа придумывают подлости экспромтом и нуждаются только в страже на случай неожиданностей.
За это, в общем-то, Бальдр и любит Мэб — подруга никогда не боится замарать руки и готова прийти на помощь в любой скользкой ситуации, всего и ожидая, что взаимности, да должного обращения.
Когда хлипкая дверца за его спиной предупреждающе скрипит, выпуская наружу одну за другой троих блондинок, дан практически не меняет позы, и продолжает сидеть, икрой правой ноги упираясь в колено левой и покачивая пяткой, читает вполглаза подкинутые Мортеном записи по древним ритуалам, только голову чуть разворачивает на звук, демонстрируя лёгкий интерес.
У Мэб маленькие цепкие ладошки, а глаза чернее морской глубины, приближение её сопровождает стойкий ореол запаха, неизменно ассоциирующийся у Бальдра с осотом в приречье. Когда подруга, подойдя, кладёт ладонь ему на плечо, а спустя пару секунд скидывает на колени куль, легко распознаваемой формы, молодой человек начинает смеяться.
— Ему совсем нечем похвастаться, — тон девушки капризный, почти не вяжется с тем, как тяжело вздыхает за плечом подруги Винфрид или смешливо поджимает губы явно довольная собою Аннелизе.
— Напомни мне не портить тебе настроение в будущем, — под ехидные девичьи смешки Бальдр привычно прячет дядюшкин презент во внутреннем кармане формы, взамен извлекая на свет бархатный мешочек с благодарностью. Девушки, неплохо представляющие, что внутри, принимаются весело гомонить и расцветают буквально на глазах — украшения всегда оказываются наилучшим ключом к их благосклонности:
— Ах, ты такая прелесть! — Мэб, склоняясь к плечу, мокро целует Скъёльдунга в своевременно подставленную щёку, после чего берёт с ладони друга мешочек и удаляется, совершенно невозмутимая.
Словно не оставила позади не только подговорившего её на пакость товарища, но и полуголую, слабо соображающую жертву этой самой пакости.
Женщины — страшные существа.
Впрочем, если вспомнить Джевель с её настойчивым желанием продемонстрировать кузену всех своих кавалеров даже догадываясь, как именно тот с ними поступит — не просто страшные.
Датчанин, усмехнувшись вслед уходящим девушкам, поднимается, потягиваясь, и подхватывает куль с одеждой, после чего заходит в полутёмное помещение раздевалки, благо квиддичисты сегодня появятся здесь заметно позже, и закрывает за собой дверь. С неразборчивой руганью копошащийся на полу Харальд резко трезвеет после непредвиденного ледяного душа. Смазливый и подтянутый, сейчас он больше напоминает мокрую крысу, что совершенно не помогает понять, чего же такого в нём кузина нашла, но это и не важно.
Хуже будет, если Вель идиота просто использует, совершенно ничего к нему не ощущая. А разъяснить ему ситуацию, практически не прибегая к насилию — подумаешь, Бальдр раз ударил парня под подбородок, скорее от неожиданности заставив прикусить язык, нежели причинив вред? — очень легко. Швед, что удивительно, не желает позориться. Они почти одного роста и даже заметной комплекции, но нет, Скъёльдунг не принимает это за свой счёт, всего лишь находит довольно забавным.
Перед тем, как отпустить вновь облачившуюся в форму жертву, молодой человек, не в силах удержаться, строит крайне серьёзную физиономию, указывая ладонью рядом с собою:
— Погоди. Встань-ка вот сюда, — после чего повторяет, дождавшись, когда Энгстрём подойдёт, несколько раз изображает недовольство и меняет место, заставляя мальчишку наворачивать круги, пока тот не выходит из себя.
— Да что! — восклицание вызывает у него практически добродушную улыбку:
— О, ничего. Просто люблю, когда люди бегают вокруг меня.
Харальд, грубо оттолкнув его с пути, уходит, хотя от смешков противника его явно подмывает развернуться обратно. Джевель ожидают на диво предсказуемые новости.
Следующее за тем появление в саду кузины отчасти неожиданно — происходит оно слишком быстро. Бальдр, если честно, не ожидал, что Энгстрём не попытается сопротивляться, а просто пойдёт и выскажет своему так называемому предмету нежных чувств всё сразу и как на духу.
Может быть, для него не всё потеряно, раз он знает, когда стоит от девушки отказаться? А что, это интересная мысль.
Результат, впрочем, один и тот же — кузен светловолосой фурии как всегда виноват. Она же хорошенькая даже когда злится... или как раз потому, что злится? Бальдр, однако, только приветливо улыбается, не делая попыток подняться или забрать у девушки книгу, руками, сцепив пальцы в замок, обхватывает колено и откидывается назад, не без задумчивости разглядывая заметно порозовевшую от возмущения собеседницу практически напротив солнечного света, что слепит глаза, заставляя щуриться:
— Знаешь что, Джевель? Когда делаешь вид, что негодуешь, глаза у тебя становятся похожи на предгрозовое небо, — чуть меланхоличный тон, с которым маг озвучивает мысль, ничуть не соответствует хитринке, с которой он принимается улыбаться, едва закончив фразу. — И ты не права, свет моих очей. Я не зажимал твоего Харальда, это он пытался зажать сразу Мэб, Аннелизе и Винфрид.
Бальдр же, разумеется, не мог не вступиться за честь той, которую этот кобель пригласил в выходной прогуляться по Смевику, ведь совершённое единожды обязательно повторится.
Допустить такое потрясение у возлюбленной кузины ему не позволит совесть. Нет-нет, ни в коем случае.
Отредактировано Baldr Skjöldung (2019-07-11 17:27:44)
– Знаешь что, Джевель? Когда делаешь вид, что негодуешь, глаза у тебя становятся похожи на предгрозовое небо, – его тон и расслабленная поза, хитро сощуренные глаза ещё больше злили Джевель. Хотелось сейчас же наброситься на наглеца с кулаками, поливая проклятиями и угрозами, но в саду были люди, поэтому всё, на что хватало юную деву – это гневно сопеть, сжав кулаки в карманах теплой бордовой мантии с меховым воротником. Она хотела было съязвить, но юноша продолжил. И эти слова едва не выбили у неё почву из-под ног: – И ты не права, свет моих очей. Я не зажимал твоего Харальда, это он пытался зажать сразу Мэб, Аннелизе и Винфрид.
– Надо же, какая неожиданность, – фыркнула Скъёльдунг. Ей хотелось выглядеть сейчас язвительной и неприступной, ничем не показать, что услышанное серьёзно задело гордость, но плечи её опустились, а к горлу подкатил неповоротливый ком. «Только не это», – обреченно подумала датчанка и часто заморгала, дабы скрыть злые слёзы обиды. Она присела слева от кузена, спиной к нему и быстренько поискала в кармане мантии складное зеркальце, оправленное в серебро и инкрустированное рубинами. Провела по нижнему веку, вздохнула, щелкнула зеркальцем и обернулась: – Впрочем, ничего удивительного, что ты из ревности и зависти решил провернуть это всё вместе со своими подружками. Не удивлюсь, если следующего, кто обратит на меня внимание, ты будешь совращать собственноручно, – Джевель многозначительно вскинула брови и подмигнула. Затем с самым естественным видом взяла брошенную несколько минут назад книгу Бальдра и стала листать её, разглядывая картинки и лишь изредка приглядываясь к словам и заглавиям. Датчанка чётко знала, что её едкая провокация попадёт в цель. А ещё – отчаянно хотела, чтобы любезный кузен перестал врать ей и самому себе, ведь в его действиях было примерно столько же заботы, сколько в том, как она совсем недавно повисла на нём, чмокнула в щечку и напомнила об обещании позаниматься с нею трансфигурацией прямо перед лицом этой мерзавки Софии Истрати, которая волочилась за любым юношей, который помог бы ей сбежать из родового поместья. В ту секунду, когда незадачливой болгарке вдруг понадобилось что-то там в библиотеке, Джевель испытала мстительное удовольствие и она понимала природу этого чувства, благодаря мудрости Сигги, почерпнутой из вчерашнего письма, и собственной интуиции. Она понимала, что играет с огнем, но остановиться не могла. Ей легче было оторвать самой себе голову, чем отказаться от удовольствия прижиматься к высокой и худой фигуре юного Скъёльдунга хотя бы на пару мгновений. Мыслей о неправильности сего у Джи никогда не возникало и едва бы возникло, ибо девушка с присущей ей капризностью считала, что вправе обладать тем, чего она хочет.
А хотела она сейчас именно Бальдра, который никак не хотел сгибаться под силою её чар. Именно это так отчаянно бесило Джевель. Она едва не каждый день просыпалась с мечтами о том, как юноша перестанет валять дурака и обращать внимание на тех лживых шлюшек, которые пытаются привлечь его внимание лишь с корыстными помыслами. Иной раз Скъёльдунг прямо видела в не слишком тонких фигурках соперниц яркое желание стать женой тому, который, несмотря на «нелегальное» происхождение, в будущем должен был стать правой рукой главы старинного рода. А ещё – гадкое желание просто побыть подстилкой симпатичного парня и поиграться в прятки от наставников, которые, разумеется, следили за нравственностью в стенах старинной полувоенной школы. Перед собой Джи признавалась, что и сама бы хотела всех этих любовных приключений с Бальдром, но с присущей ей предвзятостью оправдывала это своими чувствами и тем, что идеально подходила юноше.
«Идеально», – она облизнула нижнюю губу, заправила белокурый локон за ушко и с самым невинным видом улыбнулась кузену.
Отредактировано Jewel Skjöldung (2019-07-13 22:20:10)
Бальдра можно назвать странной смесью мазохиста и садиста, если хоть на секунду задуматься, или, совсем уж просто, адреналиновым маньяком. В общем-то, именно так три года назад, узнав про не осуществившиеся планы друга, о нём и отозвался Душан, чем вызвал только смех - юноша и не торопился ничего отрицать.
Их с Джевель общение в последнее время, по правде говоря, все больше напоминает перетягивание каната, взаимную игру на нервах; они словно бы встречаются глазами (или просто нечаянно пересекаются путями в людном коридоре) и мгновенно мигрируют друг ко другу, параллельно с тем отталкиваясь, как в чарах обратного магнетизма, когда половинки отталкиваются, но в то же время стремятся перевернуться другой стороной, чтобы соединиться на естественных для себя условиях. Их с кузиной условия - искры, буря, безумие. Когда Баль может смотреть ей в глаза и видеть, что взгляд сосредоточен лишь на нём одном, когда она вспыхивает. и хмурится, и смеётся, и плачет только из-за него одного, он чувствует себя живым.
Словно ему десять, и он понравившуюся девчонку дёргает за косички, только всё гораздо хуже, потому что теперь его могут не просто ударить книгой или проклясть - ему вполне способны вырвать сердце, если чуть оступится, и полыхающей в груди привязанности позволит захватить. Потому что Джи четырнадцать. Да, почти пятнадцать, уже исполнится через каких-то две недели, только что это меняет? Дочь главы его рода останется дочерью главы его рода, а Йёрген никогда не испытывал к племяннику особого доверия, и уж точно не погладит по головке человека, соблазнившего его сокровище. Глава рода может казаться нерешительным или мягким человеком, только именно такие нередко наиболее жестоки и прикрываются в собственном предубеждении бесконечной заботой о близких. Не говоря уже о самой Джевель, мечущейся от одной эмоции к другой, сколь бы ни будоражила кровь близость с ней и их маленькие игры. Пока они почти невинны, пока к кузине датчанин ни разу не прикоснулся иначе как друг, защитник или партнёр по учебной дуэли.
Нет, рисковать он не имеет права вовсе.
Однако в момент, когда соболиные брови собеседницы дёргаются, сводясь к переносице, в намёке на явную слезливость, он почти готов извиниться, провалиться под землю или бросить мир к её ногам - только лишь бы не расплакалась, лишь бы чувство вины, сожаления не за совершённый акт издевательства даже, но за расстройство любимейшего на свете существа, произошедшее из-за молодого человека и от его слов, канули в чертоги Хели, да пропали там навсегда.
На мгновение в её повлажневших глазах отражается свет, и это ощущается так, словно молодой человек попал в иные планы - эйфорически, сладко, совершенно неописуемо, просто в горле перехватывает от.
Это смешно, но стоит только Вель попросить не трогать её кавалеров, как Бальдр прекратит. Три слова, простое «не трогай его», и всё закончится. Возможно, это разобьёт датчанину сердце, но что уж поделаешь, не правда ли?
Дело в том лишь, что ещё ни разу за всё время, что отбивает кавалеров, ни единого возражения до акта своей маленькой мести он не дождался; а ведь Джевель, даже лишь разговаривая с новым поклонником на людях, уже знает, что будет дальше. Только останавливаться сама или останавливать кузена не торопится. Жестокая девчонка.
Она присаживается рядом, явно пытаясь сдержаться и скрыть расстройство, почти соприкасается тёплым бедром, пахнет так одуряюще привычно, что хочется просто сгрести в охапку, устроить у себя на коленях и гладить по голове, уверяя, что всё будет хорошо, что бы ни случилось, ведь он рядом и не денется никуда, пока глупенькая девчонка не прогонит сама.
Бальдр может уйти, разумеется, не держит его никто, да и не то чтобы некуда. Не хочет, тем не менее.
К сожалению, секундный порыв осуществиться не успевает: кузина, состроив вредное лицо маленькой оскорбленной в лучших чувствах стервочки, принимается обвинять соседа во всех грехах, вещая про ревность, словно сама абсолютно невинна, и вовсе не льнет к нему ласковой кошечкой, стоит в зоне видимости появиться кому угодно женского пола. Льнёт затем только, чтобы отстраниться, едва угроза пропадёт с глаз долой, устав сквозь столь экспрессивный заслон добиваться внимания Скъёльдунга. Юноша, зло хохотнув от нескрываемого возмущения, едва не давится слюной, и подскакивает. Тень от зелёной вопреки сезону листвы дерева, под которым юноша сидел, падает на лицо, когда он запрокидывает назад голову и замирает на несколько секунд, в попытке усмирить мгновенно всколыхнувшуюся злость вперившись взглядом в небеса. Да, хочется сказать ему, если Джевель именно этого и добивается, такой сценарий вполне возможен - он вырядиться готов в долбаное платье, лишь бы это подвело девицу к мысли, что играть чужими чувствами нельзя, только никакого от того не будет проку.
Да, Джевель не доводит кандидаток в объект романтического интереса кузена, да и кого угодно, до отказа от любых амурных планов. Ей нет в том нужды, нет необходимости кого-либо унижать, ведь плевать на всех и каждого кроме самое себя и своих проблем. Она ничего не делает, чтобы исправить ситуацию, только показательно оскорбляется, но не за обиженного поклонника, а за себя саму - каждый раз. И Бальдр, быть может, не идеален, но он не чудовище, которым его рисует сейчас гордо выпрямившаяся, бесконечно самодовольная в ожидании реакции кузина.
Только вместо просящихся на язык фраз из горла датчанина вырывается одно лишь бульканье, когда он, играя желваками, наконец оборачивается к девушке, и языком давит на щёку изнутри, кривя губы в намёке на улыбку. Выходит лишь разозлённая усмешка:
- Хм, кто знает. Может быть в следующий раз я обращусь в девушку и действительно уведу твоего поклонника прямо со свидания. Но у тебя ведь до них никогда не доходит, потому что ни один из этих блондинчиков на самом деле совсем не интересен. Ты играешься ими словно куклами, так почему я на то же не имею права? - подойдя ближе, юноша наклоняется и ловит кузину за подбородок, заставляет смотреть себе в глаза. - М? Хотя бы одну причину назови, Джи.
Лицо её нереально близко, глаза с мгновенно расширившимися зрачками черны словно дальние уголки галактики, и влажные розовые губы, стоит бросить на них случайный взгляд, практически не отпускают после, а Бальдр почти повторяет замеченное нечаянно кокетливое движение кузины, ту же самую прядку светлых волос медленно, костяшками пальцев касаясь щеки Джевель, виска и нежной кожи за ушком, вытягивая обратно.
Если сейчас девушка скажет, что её игрушки это её игрушки, он засмеётся. Только что-то ему подсказывает, что любую игру будут отрицать. На искренность чувств давить, возможно.
Отредактировано Baldr Skjöldung (2019-07-17 05:41:50)
Скъёльдунгов не за красивые глаза называли «цепными псами»: представители сего древнего датского рода всегда отличались ярким темпераментом, зашкаливающим индивидуализмом и душераздирающей преданностью своим ценностям. У них было две скорости – «ноль» и «максимум»: или им было плевать, или они были одержимы. И если в первом случае можно было годами стучать в глухую стену в надежде найти там хотя бы мизерную брешь, то во втором ничто не могло сдержать адское пламя, кое сжигало всё на своём пути. Даже самих Скъёльдунгов.
Джевель горела. Она сходила с ума от одного взгляда на высокую худощавую фигуру кузена, кою лицезрела не так давно. Она засыпала с его именем на устах, она просыпалась в болезненном желании оказаться не в стылой комнате семикурсниц Эльвиндира, а рядом с Бальдром, прижимаясь к нему, как в те дни, когда приходила к нему, чтобы найти защиту от грозы, что бушевала за окнами родового замка. И датчанке было плевать, что отец никогда бы не одобрил их союза. Ей до одури хотелось, чтобы кузен просто признался: он методично избавляется от её поклонников лишь из обжигающей ревности. Той самой ревности, заставляющей повисать саму Вель на его плече, едва увидит незадачливую девчонку, коя так же верно мечтает о харизматичном бастарде Скъёльдунгов. Но он был так же упрям, как и она, поэтому пытал с тем же энтузиазмом.
– Хм, кто знает. Может быть в следующий раз я обращусь в девушку и действительно уведу твоего поклонника прямо со свидания. Но у тебя ведь до них никогда не доходит, потому что ни один из этих блондинчиков на самом деле совсем не интересен. Ты играешься ими словно куклами, так почему я на то же не имею права? – подойдя ближе, юноша наклонился и словил кузину за подбородок, силой заставил смотреть себе в глаза. Сердце девушки пропустило удар и пустилось вскачь. «Ну! Скажи это! Нет? Снова нет… А ведь лишь одно слово – и я твоя, вопреки всем законам». – М? Хотя бы одну причину назови, Джи.
Девушка облизала губы и нервно сглотнула, когда он вытянул локон из прически. Дразнящее, жестокое, страшное движение. Нельзя щекотать дракона, даже если ему всего четырнадцать. Нельзя играть любящим сердцем. Тогда зачем они играют? Джевель упрямо не отводила взгляд. От напряжения и игры света по щекам покатились слёзы, но она не обращала на них внимания, не отводила глаза, словно волчица, не желающая признавать своей уязвимости рядом с тем, кто имел над ней абсолютную власть. «Потому, что я хочу, чтобы ты перестал от меня бегать, чертов идиот!», – готова кричать юная Скъёльдунг, но не делает этого. Вспоминает, как дышать. Вздыхает.
– А вдруг кто-то из них не будет трусить передо мною? – хрипло произнесла Джи. На какое-то хлипкое мгновение она осознала, что прямо сейчас совершает ошибку, что ей следовало бы выдержать ритм до конца. Но какой уж тут ритм, когда хочется сдохнуть прямо сейчас?.. Она отняла его руку от подбородка и сделала несколько глубоких вдохов-выдохов, словно всё это время её горло было в кольце широких ладоней юноши.
Несколько мгновений Бальдр невероятно возвышается над не успевающей или не желающей что— либо менять кузиной, нависает, не на жутко разозлённый бессмысленностью претензий к одной из игрушек девушки в защиту других; он, будучи старше, всегда обгонял Джевель хотя бы чуть— чуть, каждый момент их совместной жизни оставаясь выше, но сегодняшнее положение — удобно. Очень для многого удобно, если задуматься.
В раздражении на явно не годящиеся в данной ситуации мысли молодой человек дергает губой, после чего без особой спешки припадает сначала на одно колено, затем сгибает второе, в результате устраиваясь напротив девушки на корточках. Так удобнее смотреть девчонке в глаза, а те, лучистые, удачно отвлекают от посторонних размышлений. Блестят, разве что, практически лихорадочно.
Джевель всегда была симпатичной, что не удивительно: плод любви не менее красивых, по стандартным европейским эталонам, магов, нежно оберегаемая от тягостей и негативных аспектов жизни, с возрастом она только хорошеет. К тому же, редко какие боги действительно настолько жестоки, что юной девочке-подростку недодадут привлекательности, что уж говорить о Джевель Скъёльдунг, имеющей любые ресурсы, стоит только пальчиком поманить отца?
Бальдр никогда не расценивал её с точки зрения прехорошенького личика, хотя понимал, вероятнее всего, с чем именно имеет дело. После полутора с лишком лет жизни в Сварт— Кулле он может с уверенностью сказать, что под внешней привлекательностью нередко прячутся до изумительного жуткие вещи: больные, или перекрученные до неузнаваемости, жестокие, порой отвратительные. Как заклинание, прогоняющее с лица прыщи стаей бабочек, если чуть заменить последнее слово и превратить привлекательных для некоторых насекомых в, например, слизняков — и всё, популярное у девиц колдовство превращается в издевательство.
Теперь беспокоиться, однако, поздно, ведь силок затянут, жертва вздёрнута в воздух на потеху веселящейся охотнице, в силу неопытности и не представляющей, как именно она истязает.
Когда из голубых глаз напротив, часто моргающих и прищуренных против солнца, начинают катиться слёзы, маг огорчённо поджимает губы, но не успевает ничего сделать, захваченный врасплох её вопросом. В ответ же только хмыкает, обхватывая её лицо ладонями, чтобы большими пальцами стереть со щек соленые дорожки. Заплачь Вель в самом деле, он наверняка не сразу же нашёлся бы, что сделать. Растерялся на секунду и сейчас, благо, сообразил быстро, что к чему — не дрожали у кузины губы, не сбивалось дыхание, эмоции не плескали через край, да и жалость она вызвать не пыталась, наоборот. Девушка выглядит так, словно совершенно забыла про свою злость и просто с нетерпением ждёт продолжения, окончательной реакции порывистого в гневе кузена. Здесь правила их игры уже расходятся в стороны, и продолжать играть под дудку родственницы, фактически сдаться ей на милость, не входит в Бальдровы планы.
Кончиками больших пальцев молодой человек почти касается ресниц собеседницы, едва заметном в намёке на улыбку приподнимая губы, а затем с задумчивым видом прижимается собственным лбом к неё, громко выдыхая. Отстраняется, выпрямляясь:
— Я не остановлюсь, пока сама ты этого не захочешь, Джи, — звучит почти как обещание, хотя на деле констатация факта. Предупреждение, возможно. Пожелание. Он откровенно не знает, как поступит, если кузина, водя его за нос по грани дозволенного, всё же найдёт себе кого— то, кого посчитает достойным своего романтического общества — пока рядом с нею таковых не наблюдается, ведь все кавалеры, похожие один на другого, буквально самоустраняются, не проходит и недели. Потом? А какая разница, что будет потом. Бальдр, насмешливо улыбнувшись, забирает позабытую девушкой книгу и отходит ещё на пару шагов:
— Я ведь никогда не отказывал твоим просьбам, верно, кузина? — после чего разворачивается на выход из сада. Здесь, в её крайне приятной компании, сосредоточиться на чтении у него не выйдет. К тому же, кто знает, чем закончится неудачно начатая беседа, позволь себе Бальдр остаться чуть дольше? Джевель знает его ровно в той же степени, что и он сам, уверен, знает девушку.
Слава всем существующим богам за то, что теперь она, по крайней мере, не стремится ночами пробираться в Бальдрову постель, повзрослев и возможно представляя, насколько теперь подобное в их возрасте неправильно. О, это было бы истинное мучение.
– Я не остановлюсь, пока сама ты этого не захочешь, Джи, – она смотрела на него упрямым взглядом загнанной волчицы, подавляя желание от души наступить каблуком школьных ботинок на голеностоп, дабы выпустить обуревавшую её злобу и заодно испытать мстительное удовольствие от его недолгих мучений. Знала, что это лишь ухудшит положение, ибо их недвусмысленная перепалка уже и так вышла на тот уровень, когда другие ученики начали поглядывать в сторону ругающихся Скъёльдунгов. – Я ведь никогда не отказывал твоим просьбам, верно, кузина? – Джевель собрала всю свою волю в кулак для того, чтобы прямо сейчас не сорваться на это его «кузина». «Ещё бы сестрой назвал», – прорычал внутренний голос. Сама же девушка боковым зрением наблюдала за тем, как Бальдр спешно собирается и уходит.
«Ещё бы сестрой назвал», – эхом в голове отозвалась собственная мысль. Девушке хотелось сейчас сжаться в комочек под одеялом и отчаянно разрыдаться, ибо никто их не воспитывал, как брата и сестру. Зато вся сложившаяся ситуация в доме подталкивала к сближению, не давая никакого шанса разрыв этой связи. В Сварт-Кулле сейчас каждый ходил в предвкушении появления на свет долгожданного, а чертова британка ходила с затаенной материнской гордостью в глазах, которую хотелось сломить, уничтожить, разбить вопреки всем доводом рассудка о том, что это правильно. Не повернись жизнь так глупо и жестоко, у Вель не было бы стольких поводов тянуться, обращаться за помощью, искать защиты и поддержки у своенравного кузена. И возможно не появилась бы обжигающая ревность к каждой, кто претендовал на её место. Хотя бы потому, что не было бы этого места. Но у мудрой Скульд были свои планы на запутавшуюся в собственных чувств датчанку. И, видимо, согласно замыслом норны, ей было суждено сгореть в пламени этих чувств.
Юная Скъёльдунг схватилась и понеслась в сторону выхода из школьного сада. Ей нужно было, во что бы это не стало догнать Бальдра и попросить прощения. Она не знала за что именно, но чувствовала, что именно это подействует на кузена волшебным образом и он перестанет на неё злиться. И, возможно, у неё появится шанс, всё же растопить этот айсберг таким образом, чтобы всё было, как раньше. Или нет. Джевель точно не могла сформулировать что хотела сказать. Да и сказать ли вообще.
Движимая инстинктивным порывом, девушка выбежала в коридор и быстро оценила ситуацию – кузен был почти уж в конце, и нужно было ускориться. Блондинка бежала изо всех сил, судорожно лавируя между удивленными студентами, кои оборачивались ей вслед и даже кто-то пытался окликнуть, но у неё не было времени сказать себе «стоп» и отвлечься на что-либо. Вель почти нагнала юношу, но силы и бордовая школьная мантия подвели её: запутавшись в подоле, она упала. Какую-то секунду она пыталась осознать, что происходит, а затем села. Растрепанная прическа, сбитое дыхание и саднящая боль где-то в ногах. А заодно идиотское положение, которое в данную секунду Скъёльдунг не волновало ни капельки.
– Надеюсь, создатель мантий отправился к Хель, – пробурчала девушка, обнажив коленки, дабы оценить масштаб катастрофы – порванные гетры и содранные коленки. Вель захотела встать, но тут же столкнулась взглядом с кузеном. – Я хотела извиниться, но, как видишь, у мантий и пола другие планы…
Удивительно, но ни красоты природы, ни множественные виды глобальности плодов чужого созидания не вселяют в Бальдра спокойствия. Наоборот, зелень сада, как и территории рядом, отдалённо, пусть самую малость, но напоминают о родном острове и землях за пределами стен Сварт-Кулле, а уж там молодой волшебник никогда себя не сдерживал - не было в том нужды. Посему придержать эмоции, тем более рядом с Джевель, пусть и при свидетелях, не выходит.
Самую малость выдохнуть удаётся лишь тогда, когда бастард рода Скъёльдунг ступает под каменные своды окружающих сад галерей; здесь, не будь так людно, можно было бы услышать собственные шаги и шорохи мантии, постепенно замедляющееся дыхание - но студенты, не занятые на уроках, ровным потоком стремятся как внутрь, так и наружу. Возможно, у кого-то занятия проходили и здесь? Отвлеченный вопрос, едва коснувшись края сознания датчанина, устремляется дальше, после себя не оставляя и следа, лишь позволяет переключиться с раздражения на что-то иное.
Бальдр сбавляет стремительный шаг, вливаясь в поток стремящихся наружу юных колдунов, и хмурится, уже неторопливо, максимально аккуратно убирая книгу в сумку на плече. Какой-то частью разума он понимает, что так нельзя, но какое именно так и почему именно нельзя, осознаёт уже не очень ясно. Собственное увлечение Джевель его ни капли не смущает - в том, на самом деле, нет ничего противоестественного или плохого. Кузина не только та истеричная капризная девочка, что прибежала к нему возмущаться по поводу новой выходки с ухажёром (в общем-то, даже не для того, чтобы заступиться за беднягу), она гораздо, гораздо больше, чем одно только это, имеются у неё и понятия правильного, и представления о чести, и цели, и стремления с обязательствами; Вель отнюдь не только играется с неопытными мальчишками, пусть цели одного этого действия родственнику её непонятны - позлить его или себе что-то доказать? Окружающим? Сложно сказать, и это сбивает с толку уже сына Вальгарда.
Так в чём именно Бальдр поступает не так, как должно? Он защищает кузину, ведь та своим легкомысленным поведением когда-нибудь, видят боги, не доведет до добра - от не менее легкомысленных мальчишек, которым хорошенькая юная девочка нужна, в общем-то, для вполне определённых целей - здесь сам Скъёльдунг не лучше, стоит признать - и прикрывать её неусидчиный зад от такого рода неприятностей входит в обязанности единственного в этой школе мужчины из рода. Он вмешивает в это личные эмоции и не может удержаться о того, чтобы не подначивать девушку продолжать, просто потому что и сам идиот не меньший, чем все остальные - да. Но дело не в этом. Отнюдь не в этом проблема, если так размышлять.
Это как с медленной возгонкой: любая шутка перестаёт быть смешной после третьего повторения, любой фокус теряет актуальность при повторении, один и тот же сюжет со временем приедается и набивает оскомину. У Бальдра сосать под ложечкой начинает при одной мысли о том, что так, рисуя на себе мишень каждый раз, когда Вель соглашается на ухаживания нового кавалера, не делая ничего ни для того, чтобы перевести ситуацию дальше, ни для того, чтобы оттолкнуть кузину от себя уже, наконец, он только подбрасывает дров в костёр, что давно уже полыхает в основании их с дочерью Йёргена отношений.
Думать об этом не хочется.
Только чем дольше они продолжают, тем ядовитее будут его реакции, и тем сильнее он будет обижать кузину, ничего из этого, в общем-то, не понимающую. Она юна. Откровенно говоря, она ещё такая соплюха, что совершенно не представляет, чего хочет, тем самым сбивая с толку людей вокруг.
Ему так отчаянно хочется защитить кузину - о себя, и от окружающих, и от неё самой - но Бальдр не знает, как это сделать, сохранив вместе с тем хотя бы видимость прошлой их близости. Расставание будет больным. В любом случае, как бы он ни старался свести всё к мирному завершению, ведь старается Скъёльдунг не то чтобы очень активно.
Но ей-то как это объяснить?
Задумывается юноша настолько, что не замечает происходящего у себя за спиной, и внимания на поднятую кузиной сутолоку практически не обращает. Шум знакомого топотка - не узнать Джевель по походке не представляется возможным даже на подсознательном уровне - выдёргивает из размышлений, только приблизившись, и то сразу молодой человек и не понимает, в чём проблема, продолжая идти вперёд. Бальдр оборачивается только тогда, когда за спиной у него слышится грохот словно от падения, и изумлённо приподнимает брови. Затем, заметив, как прохожие приостанавливаются, чтобы посмотреть на представление, глубоко вздыхает:
- Увидел что-то интересное, Ваутерс? - высокомерно и не без угрозы смотрит на однокурсника что, встретившись с Бальдром взглядом, спешит удалиться. Остальные следуют его примеру, поглядывая искоса, но уже хотя бы не так открыто. Юноша же вздыхает снова, в этот раз со смешком, и присаживается рядом с кузиной на корточки. - И вот что мне с тобой делать, м? - вопрос, естественно, риторический, но раньше такие мелочи не мешали Джевель находить на них ответы. На секунду Скъёльдунг представляет, как кузина потребует взять на ручки и унести подальше от обидных полов, которые не слишком-то ласковы с нежными ранимыми девушками, и невольно улыбается, потом подбирается ближе, протягивая руку, чтобы убрать волосы с её лица и с самым серьёзным видом оценивает ущерб, причинённый падением ногам, решив взглядом не задерживаться на окровавленных коленках и областям, к ним прилегающим, надолго. Светлой кожи и видимых в складках юбки очертаний его бурному воображению вполне хватит. Вместо того маг переворачивает руки кузины ладонями к себе, и поджимает уголок губ. - Постельный режим, моя госпожа, не больше, не меньше.
Ему хочется сказать, что извиняться Вель не за что - не перед ним, по крайней мере, что ей следует подумать о своём поведении в том ключе, что выбираемые кузиной мальчишки все как один ни в грош её не ставят, что совершенно взаимно, но Бальдр молчит. Момент потерян.
Вы здесь » Daily Prophet: Fear of the Dark » DAILY PROPHET » [14.11.1974] кошки-мышки
