- Антонин! - голос гулким эхом расходится по пустой зале. Я спешно влетаю из языков зеленого пламени и хищным взглядом осматриваю помещение. Со стороны я, пожалуй, выглядела сейчас как настоящая фурия, готовая вцепиться в горло когтями любому, кто встанет на пути. Только вот на пути упорно никто не становился. Долохов меня опередил, обхитрил, скрылся. Поместье огромное, но я даже из гостиной чувствовала, что хозяина дома нет.
Падаю в кресло, которое много лет назад отвоевала у хозяина дома. И жду, когда домовой соизволит выйти ко мне. Скованная страхами. И ностальгией.
Как мы ругались из-за этого мебельного элемента! Я оккупировала кресло и не отступала ни на шаг, Антонин же не хотел пускать кого-то в личное пространство. Прощупывали границы, искали бреши, изучали арсенал врага в маленькой локальной войне за мебель. С тех пор, кажется, прошла целая вечность. Что стало с девятнадцатилетней девушкой, пришедшей в этот дом невольной пленницей чужих обязательств? Вырвалась же, выгрызла себе желанную свободу, заставила таки отказаться от себя. Избежала этой треклятой семьи, избежала участи стать живым призраком поместья подобно Екатерине Долоховой. А что в итоге? Где я? Столько бежать от себя и него, чтобы в концу все равно оказаться у точки отсчета. В том самом кресле, в том самом доме, словно и не было последних шести лет. С той лишь пометкой, что нет уже во мне той Миры, что стремилась украсить дом цветами, ругалась, когда в залах оставляли днем зашторенными окна и готова была плакать от счастья, увидев вишневые сады - подарок тогда еще жениха. Глупости такие. Нет, определенно, не могла остаться я прежней. Ни после пыток и смертей, постоянных угроз со стороны врагов и близких. Запутавшаяся в собственных ориентирах, не знающая где искать защиты. Оказывается, куда проще быть девятнадцатилетней девчонкой, бросающей вызов семье и правилам, чем двадцатишестилетней женщиной, которая сама не понимает с кем борется.
А главное - ради чего.
Сижу теперь, непривычно тихая, оставшаяся почти безоружной без привычной язвительности. Словно Антонин спасся из плена, а меня спасти забыл. С потухшим взглядом, который не удавалось прикрыть ни за безупречной выдержкой, ни за идеальным внешним видом. Я устала беспокоиться об этом человеке, устала волноваться за свою жизнь каждый раз, когда он на расстоянии вытянутой руки. Люди воспевали любовь как великое чувство, возносящее ввысь.
Мое же чувство лишь сильнее приковывало меня к земле, не давая дышать под тяжестью цепей.
Я же видела как тяжело ему дается контроль, старалась лишний раз не доводить до граней, беречь его. Но хватит одной вспышки гнева и Антонин будет носить траур уже по двум женщинам. Если будет…
Я рискую умереть, защищая чужое сердце, в существование которого верю только я одна.
Моя апатия отступает так же быстро, как и появилась прежде. Стоит домовику подойти ко мне поближе, как на него оказывается нацелена моя палочка.
- Где твой хозяин? Куда он пошел?
Домовой отводит взгляд, ищет пути отступления. Но мы видимся с ним не в первый раз, а вот угрозы с моей стороны он слышит впервые и такая перемена знатно выбивает его из колеи.
Я привилегированный гость в этом доме, что бы это не значило.
Вне зависимости от того, целует меня Антонин или тянется задушить, я априори особенная. Меня нельзя выгнать, нельзя игнорировать, я важна для хозяина дома, я под его защитой. И мы оба это знали.
- Хозяин будет злиться.
- Так ты знаешь! - шаг вперед и палочка утыкается в тощую шею домовика. Мне тошно от собственной грубости и я с ужасом наблюдаю как палочка натягивает тонкую как пергамент кожу домового. Но нет, я ни капли не сомневаюсь в своих методах. Мне нужно найти Долохова, это важнее перспективы задеть нежные чувства домового эльфа - Ты ничего мне не сделаешь, а я тебе могу. Давай не будем проверять кто из нас для твоего хозяина важнее?
Эх, знал бы домовой, что сейчас Антонин живет мыслями о моей смерти, был бы куда увереннее в своих силах.
- Хозяин будет в ярости.
- Твой хозяин в ярости всю свою жизнь, тебе не этого стоит бояться, а моей палочки. Быстрее. Мне нужно знать где он. - Хрупкое тело эльфа трясет в смятении, я вижу какой ужас нагоняет на него мысль о злости Долохова. Антонин оставлял за собой удивительный шлейф страха, вселял трепет даже в свое отсутствие. Жаль, у меня иммунитет к этому таланту болгарина, мне бы пригодилось знатно испугаться уже и оборвать любые связи, а не отчаянно рваться в каждый грядущий бой даже несмотря на уверенность в собственном проигрыше. - Это не семейная тайна, ты можешь сказать.
- Был гость, говорил “конюшня”. Гость говорил Мареш, говорил Лондон. Больше Спок не слышал.
Мне приходится отступить. Лондон большой и в нем черт знает сколько конюшен, я просто потеряю время, трансгрессируя между ними. Не говоря уже об опасности появляться в магглоских местах одной.
- Нужна карта. - я оставляю трясущегося эльфа одного, а сама кидаюсь из гостиной вверх по лестнице, к кабинету Долохова. Одна из моих любимых комнат в поместье. Сколько раз мы скандалили посреди этих стен, сколько раз книги летели с полок на пол под натиском очередного заклинания, выпущенного в приступе злости. А сколько раз посреди этой груды разворошенных бумаг мы… - Спок, у Антонина есть карта Лондона?
Карта находится, находятся чернила. Эльф помогает мне через силу, боясь очередного приступа моей немилости. Мне бы хотелось его успокоить, мол, я не позволю хозяину наказывать домового, но я сама не уверена, что переживу этот вечер или любой из последующих.
Просто не знаю где у Долохова граница воли и после какой черты он решит, что любит меня не так уж и сильно?
Чернильное пятно на карте указывает на предместье Лондона. На метле долго, каминная сеть не доставит меня в маггловские конюшни. Вдыхаю, выдыхаю и принимаю единственно верное решение - трансгрессия.
Если я погибну оттого, что трансгрессировала в дерево, у Антонина сразу станет на одну головную боль меньше. Везде свои плюсы.
Но от шуток в голове веселее не становится и легче не становится. Так бывает, нервишки шалят, когда готовишься стать живым щитом.
Пытаюсь совладать с дрожью, складываю руки на животе в попытках успокоиться - не помогает. Шаг в водоворот трангрессии и дороги назад уже не будет. Хотя, кому я вру? У меня нет дороги назад с того дня, как я поклялась однажды стать женой Антонина Долохова. Некоторые клятвы не теряют своей силы ни при каких обстоятельствах.
Трансгрессия дается мне удивительно легко, я чувствую определенный прилив счастья от мысли, что все мои части тела в целости и на своих местах. Убиться, трансгрессируя в поле, довольно тяжело, но с моими навыками в этой области исход перемещения мог быть любым. Я замечаю вспышку заклинания на фоне темнеющего неба, слышу гул. Возможно, магглы решат, что движется гроза, но лучше бы поскорее вернуться в поместье. Только вот Антонин не щенок, на поводок его не посадишь. Трансгрессирую повторно, нацелившись в эпицентр последней вспышки.
И оказываюсь прямо перед палочкой Антонина.
Но даже мысль, что я могла стать случайной целью для смертоносного заклятия пугает меня не так сильно, как вид самого мужчтины. Сердце пропускает несколько ударов к ряду. Никогда прежде не видела в нем столько злости и боли. Даже Василиса, пытавшая нас, обезумевшая в желании причинить любой ценой боль Антонину или всякому, кто станет на его сторону, не вызывала в нем этой тьмы.
Жутко смотреть в небесно-голубые глаза и видеть лишь черноту, лишь бездонную, неутолимую боль.
Он знал, что я приду, никакого эффекта неожиданности. От связующей нити проклятия не спрячешься за деревом. Мне приходится следить за малейшим его движением, за мельчайшим порывом. Он сейчас совсем дикий, он безумен в своем горе, в боли, что разрывает его изнутри.
Но разве боль не признак живого?
- Я не буду вас останавливать. - вопреки всему делаю шаг в сторону. Я действительно не такая смелая, чтобы оставаться на линии огня - Хочу посмотреть. Я хочу видеть как вы убиваете. До сих пор не верится, что вы способны отнять жизнь, руководствуясь лишь желаниями, хочу увидеть воочию. Вы убили меня в моей голове - это был вынужденный шаг, ключ. Вы убили Василису, это была самозащита. Сейчас вы делаете выбор сами и, видимо, выбираете смерть. Я хочу это видеть, чтобы окончательно поверить в то, что вас не спасти. Чувства к вам не слабели с годами, не выжигались пытками, не исчезали под страхом смерти. Как бы я не старалась, как бы я не искала в вас тьму, я все равно продолжаю видеть отголоски света. Я сумасшедшая. Убейте же сестру и все светлое, что есть в вашем сердце, и помогите мне стать свободной от моей слепой веры в Вас.