Чёртова Америка.

Чёртовы Штаты.

Чёрт бы побрал все эти попытки ухватиться за любой шанс, в котором ему отпустят все грехи, в которых он главный дебил, которому необходимо прощение и отпущение! Как будто он многого просил – всего лишь стать известным, популярным, богатым и востребованным артистом, при этом не прикладывая особенных усилий! Так нет же, за этот треклятый, данный ему шанс приходится платить! Разве это справедливо, а, Господь?

Вот и Мортен ухватился за этот шанс и остался, стал «настоящим королём» – международным королём придурков. Универсальная пешка на побегушках, привязанная ниточками к ловким, манипулирующим каждым его шагом, пальцам невидимого кукловода. «Пойди туда, принеси то, вывези это, спрячь пятое, получи двадцатое,» – и так каждую неделю, совы только и успевали летать туда-обратно, доставляя множественные сообщения из США в Польшу и обратно. И он бы не жаловался, если бы кукловод этот оставался всего лишь почерком на пергаменте, так нет же! Одна из его «рук» занесла свой дамоклов меч прямо над Мортеном, шляясь за ним по пятам и изображая на лице непоколебимый и буквально вымораживающий поляка пофигизм. Ванке даже придумал ему имя – Бриошь, прямо как той самой знаменитой булке, – за красивые глаза и крайне потешные попытки говорить по-польски без слышного уродливого картаво-французского акцента. Бриошь, как и все подчинённые кукловодам «руки», любил толкать его в плечо, притворяться глухим и играть жирными мускулистыми руками, из раза в раз напоминая поляку о том, что карьера его может оборваться в одно неловкое движение шеей и никакое защитное заклинание ему не поможет.

– Пошевеливайся, у нас встре–…

– Да-да, я помню, дорогой мой, встреча в девять вечера в баре «Какие-то там проблемы с сердцем»! Я читал письмо самолично и вслух, а ты, – посмотрите на него, какая умничка! Мамочка может тобой гордиться! – запомнил самое важное. Что бы я без тебя делал, а? – Мортен прибавляет темп собственным шагам, наспех расстёгивая тяжёлое меховое пальто и отодвигая плотную горловину свитера от шеи. Лёгкий футляр с лютней ударил его по бедру, заставив невольно поморщиться и добавить, – не обижайся, малышка, тобой я тоже горжусь.

Зима в Техасе, конечно, была просто уморительным фарсом – местные мёрзли почём зря, тряслись от холода и удивлялись каждый раз, когда на улице начинал сыпать снег, скорее похожий на сухую соль, чем на настоящий снег. Приученный к жёстким и жестоким северным морозам Ванке во всём этом цирке ощущал себя уткой в остывающей печке – вроде бы и холодно, а вроде бы он, кажется, был готов прямо сейчас сорвать с себя тёплые брюки и побежать по улице в одних трусах. «Ничто не может сравниться с той зимой, когда нам пришлось откапывать синюшного Бьорна,» – Мортен с ухмылкой цокает себе под нос, припоминая тот высоченный сугроб у кромки леса Дурмстранга. Тот день особенно ярко запомнился тем, что после того, как он и Вольфгангом потратили несколько часов разыскивая и откапывая пьяного друга из сугроба, поляк отморозил и почти лишился мочки правого уха. Его спасло только чудо и стонущий от вертолётов на ухо Бьорн, который своим ароматным дыханием копчёной рыбы и абсента отогрел окончательно оглохшего Ванке.

– Курам на смех этот ваш Техас, – Ванке шустро проскальзывает между застывшими на тротуаре рядом с баром людьми, толкает дверь плечом и вваливается внутрь. Толпа, казалось бы, даже и не обратила на него толком внимание. Так, пара человек повернулись, окинули его безразличным взглядом и тут же вернулись обратно на дно стеклянной пивной кружки.

– К бару, – бугай за его спиной привычно дёргано толкает его в сторону полупустой барной стойки, продолжая раздавать приказы на кривом польском: – встречаемся. Отдаёшь товар. Забираешь деньги. Никаких лишних разговоров.

– Что, даже никакого маленького чата? Я, вообще-то, тут друзей пытаюсь завести! – В голосе поляка невольно проскальзывает шутливая капризная нотка, на губах вырисовывается весёлая ухмылка, которая почти тут же смывается в эмоциональный унитаз, стоит компаньону снова толкнуть его в плечо.

Ванке выбрал для себя высокий стул почти в центре, устроив бархатный футляр на коленях и с нежностью огладив потёртый в дороге бархат. Взгляд быстро проскользнул по арсеналу бармена и указывающий палец с острым, не точенным чёрным камнем, ткнул в уже початого британского джина.

– Знаешь, дорогой Бри, я ведь все–… – Уже было начавшийся очередной глубокомысленный диалог также резко прекращается – громкий хлопок ладонями по стойке рядом заставляет Мортена крупно вздрогнуть и на секунду проглотить язык, взглядом нашаривая лицо присоединившегося к нему гостя.

Он присматривается – мужчина, выглядит неплохо, вроде бы даже состоятельный. Пальто недорогое, но сшито на заказ, отчётливый аромат хорошего табака – польского дерьма тут не производят, всё сделано по законам старых добрых чероки, – вроде бы даже недавно бритый. Мортен щурится, будто бы стараясь вывести из всего его облика одну общую аксиому, которой сможет воспользоваться впоследствии в качестве оправдания или для опознания.

– Что ты ешь на завтрак, чемпион, что выглядишь так хорошо даже поздним вечером?.. – Какой-то нелепый комплимент для мужчины, однако Ванке как-то плевать. В конце концов, он может себе позволить быть манерным европейцем хотя бы в претенциозных Штатах. – Слыш, Бриошь, а в письме не соврали – меня реально встретил красавчик!

Мортен тут же обернулся к застывшему у него за спиной верзилой-сопровождением, отчаянно ткнув того в центр груди и продолжив, при этом, казалось бы, абсолютно не обращая внимания на окативший его с ног до головы ледяной взгляд:

– Прости, дружище, но теперь у меня новый друг и в твоих услугах я больше не нуждаюсь. Нам придётся расстаться, – поляк глупо хохотнул, тут же возвращаясь лицом к новому «знакомому», упирая локоть в барную стойку и подпирая рукой щёку. – Автограф хочешь? Готов даже подарок к нему приложить, если скажешь мне «да». Подарок этот ценный, достался мне от бабушки. А ей – от её бабушки. А той – от её бабушки. А той – от её бабушки. А та получила его не от собственной бабки, а своровала у очередного древнего, как дерьмо мамонта, рода, который, вероятно, сейчас стремится получить эту фентифлюшку обратно себе. Ох уж эти родовые замашки, а!