После похорон Лизе предпочитает не высовываться из дома. Ей, в целом, положено — траур. Смерть Таддеуса какая-то глупая, невнятная, совсем невовремя. Как объяснить Эдриану, почему отец не появляется дома, она не знает, но он пока ещё слишком мал, чтобы задавать внятные вопросы, поэтому она приберегает объяснения на потом, до того момента, как сама разберётся во всём. В первую очередь, в том, что теперь делать дальше, оставшись вдовой, наследницей и матерью-одиночкой в одно мгновение.
Пока Эдриан бодрствует, она делает вид, что всё в порядке, чтобы не напугать ребёнка, да и вообще вести себя, как обычно. Она не знает, о чём думает сын и понимает ли, что с матерью что-то не то, когда приходится постоянно привлекать её внимание к своим детским играм, по нескольку раз звать её и дёргать за руку, если совсем сильно задумалась, но ей кажется, что он вот-вот спросит совсем другим, взрослым голосом, задаст вопрос, на который Лизе сама не могла дать себе ответ. «Что дальше?» В голове крутятся обрывки разговоров с роднёй мужа, обрывки вопросов министерского следователя, приходившего к ней незадолго до, какие-то случайные фразы супруга... Лизе жалеет, что не обращала внимания тогда, когда всё это имело смысл — сейчас в её жизни остались только походы в министерство, разговоры со следователями, убеждающими её в несчастном случае и допрашивающими на предмет дел погибшего супруга, организация похорон, да попытки не выдать своего состояния сыну. Как только он укладывается спать, Лизе в несколько приёмов выкуривает свою дневную дозу и только потом позволяет себе, проглотив бокал красного вина из старых запасов, провалиться или в беспокойный сон, или в разбор бумаг супруга. Попытки найти хоть какую-нибудь зацепку и связать всё, что крутится в голове, не давая покоя, воедино. 
О приходе гостя Лизе узнаёт ещё до того, как тот несколько раз вежливо стучит в двери, поэтому успевает усадить Эдриана в детской под присмотром низзла, плотно прикрыть дверь и бросить быстрый взгляд из-за занавески на тропинку. Гостя поймать она не успевает, поэтому до самого открытия двери его личность остаётся для Лизе загадкой. Она никого не ждёт — лишь бы не один из братьев мужа решил наведаться, продолжить начатый на похоронах неприятный разговор — поэтому на всякий случай берёт с собой палочку и готовится выхватить её, если понадобится. Осторожно отворяет дверь, оставляя простор для того, чтобы увидеть гостя, но не давая тому воспользоваться положением и скользнуть внутрь.
— Чарльз? — вопросительно смотрит Лизе, крепче сжимая дверную ручку в ладонях. Они не были ни друзьями, ни хоть сколько-нибудь близкими знакомыми, чтобы заслужить такой визит вежливости, тем более, после похорон, когда все, кому нужно, уже могли бы выразить свои соболезнования вдове Пьюси. Лизе едва удерживается от того, чтобы не повернуться и не бросить взгляд на часы — невежливо, сочтут намёком на неуместность. В Британии Лизе предпочитала играть по правилам, установленным не ею, ведь здесь она всё ещё была чужой.
— О чём ты? — переспрашивает она, всё ещё держась за ручку с обратной стороны. Пальцы слегка вздрагивают, но Лизе держит себя в руках. Что значит, детали? Непонятная, неясная, невероятная смерть Таддеуса — с чем-то связана? Об этом знают в Министерстве? Как же слова следователей, как же те тысячи бумаг и показаний, как же... От обилия мыслей слегка кружится голова, и Лизе крепче вжимается в ручку пальцами. Решение приходит быстрее, чем здравые мысли.
— Проходи, — она открывает дверь и делает шаг назад, склоняет голову вниз. Когда дверь с тихим щелчком запирается за спиной гостя, она указывает путь в гостиную и следует за ним сама. В голове не укладывается фраза её гостя — не последний человек в Министерстве, детали... Она знает, что дело в Министерстве всё-таки заведено, так положено, но сама ничего не может сделать или хоть чем-то помочь, да и её убеждают, что это скорее формальности, нежели что-то действительно стоящее её внимания. Нет ничего такого страшного в смерти её мужа, просто несчастный случай. Коснитесь палочкой тут — свободны. Можете приступать к организации похорон.
— Я не понимаю, о чём ты говоришь, какие детали? — забывая о вежливости, она даже не предлагает гостю выпить и, по привычке, прикрыв дверь, замирает, не решаясь сесть. — Я говорила со следователями, дело закрыли. Несчастный случай.
Что-то внутри скрежещется, тянется нетерпеливо расспросить гостя, но Лизе медлит, ведь иногда неведение — благо.

Тон, манеры, движения гостя будят в Лизе странные предчувствия. Она чувствует, как потихоньку сжимается беспокойство на шее, но ни единым жестом не выдаёт своего волнения, стараясь держаться, как и прежде, просто слегка встревоженной таким непонятным визитом и словами о покойном муже. Однако блуждающий по комнате взгляд Чарльза заставляет её напрячься — он будто что-то ищет. Вместе с ним она тоже оглядывает комнату, прикидывая, что может интересовать его. Может, просто оглядывается в незнакомом месте? А она уже придумала себе целую шпионскую историю. От собственной глупости Лизе хочется неловко рассмеяться, но это настолько нелепо, что вместо этого она скрещивает руки на груди и делает полшага ближе к гостю.
— Что? Я не понимаю, какими исследованиями, Таддеус... — Лизе замолкает, оборвав мысль на полуслове. Сначала нужно дослушать, что именно хочет сказать ей её таинственный гость. Она напряжённо вглядывается в лицо Чарльза, не выражающее практически ничего, что могло бы дать ей хоть какую-то зацепку, подсказать, намекнуть... Лизе чувствует, что руки начинают предательски подрагивать от напряжения, и радуется, что успела спрятать их от цепкого взгляда гостя. Гостя, который с такой точностью описывает все детали смерти её супруга, будто он был там. Впрочем, он ведь работает в Министерстве, там наверняка ходят слухи, да и в газетах кое-что упоминали, работники сплетничали — кто же их остановит? Сердце Лизе билось так часто, что она не успевала сосчитать удары. Чарльз продолжал говорить.
Следователь Дженкинс действительно вёл дело о смерти Таддеуса, что же до Фредерика Мэлларка... По лбу Лизе проскочила морщинка — где она слышала это имя? — и тут же выпрямилась — точно. Мистер Мэлларк был здесь, расспрашивая о супруге. Он был тем человеком, с которым ей как-то удалось поговорить и тут же выбросить из памяти — ничего конкретного, кроме мелочей и места нахождения супруга, чтобы расспросил сам, что нужно, она всё равно не смогла назвать. Этот визит совершенно выпал из памяти, точно его и не было, но сейчас, стоило Чарльзу упомянуть имя, воспоминание вспыхнуло с новой силой. Визит ведь случился прямо накануне...
— Я не понимаю, — тихо произносит смущённая Лизе. — Я не понимаю, к чему ты клонишь. Ты можешь толком объяснить, что происходит?
Терпение обычно было её сильной стороной, ведь в спешке не создашь сложный артефакт, однако сейчас ей кажется, что если она, как можно скорее, не узнает, что за новости есть у её таинственного гостя, она абсолютно точно сойдёт с ума. Сердце Лизе бьётся уже где-то в глотке, не давая толком вздохнуть, и она вжимает в себя ладони ещё сильнее, точно это поможет ей удержать себя в руках.
Вместо ответа на её вопросы, Чарльз задаёт свой. Полшага, сделанные к гостю, мгновенно кажутся ошибкой. Лизе отступает назад на целый — только чтобы уткнуться спиной в стену. Холодом обжигает ладони, которыми она упирается рядом, точно пытаясь проверить, точно ли стена не превратится неожиданно в дверь, но для этого ей нужно было сделать несколько шагов вправо. Воспринимать поведение Чарльза как нечто напрасно воспринятое ей превратно уже не получается, даже если сильно постараться, и Лизе начинает действительно бояться. Не столько за себя, сколько за Эдриана, который ещё слишком мал, чтобы понять, что происходит, и помочь себе сам. Она оставила его одного в комнате. Что, если в доме есть кто-то ещё?
— Да, — коротко отвечает она. Гость наверняка и без неё прекрасно знает, что дома никого нет. Да и кто бы мог тут быть? Супруга уже не было в живых, а ни одной другой живой душе Лизе была не нужна настолько, чтобы оставаться в её доме стражником. — Мы одни.
Она находит в себе силы всё-таки взять себя в руки, несмотря на неожиданно охвативший её ужас, и отрывается от стены. На детской — защитные заклинания, снять их не так просто. Чарльз вольготно располагается в креслах, но Лизе не находит в себе сил присоединиться к нему, поэтому она остаётся там, где была, только снова скрещивает руки на груди.
— Я не понимаю, о чём ты, — отвечает она на его вопрос. — Я ничего не знаю о связи моего мужа с кем бы то ни было, не говоря уж о Пожирателях Смерти.
Она и сама не замечает, что не отрицает его принадлежности — впрочем, нельзя отрицать того, о чём доподлинно ничего не знаешь. О самих Пожирателях Лизе узнала поближе уже после переезда в Британию, на материке они оставались просто названием в газетах, в статьях о заморских делах. Она никогда особенно сильно не интересовалась ими, да и сейчас, скорее, потому, что говорили о них отовсюду, не спрятаться.
— Зачем ты пришёл? — спрашивает она, не в силах удержать рвущийся наружу вопрос. — Что тебе нужно?