Рабастан искал брата.
Родольфа было не видно и не слышно, но от ощущения присутствия старшего неприятно кололо между ребер. Может дело было в его жене - они сцепились на ровном месте два часа назад и судя по лицу Беллатрикс, от того чтобы припечатать его заклятьем ее отделяло буквально рисовое зернышко. А может это зернышко ему померещилось и в спину ему прилетело что-то покрепче змеиного шипения. Прошел без малого год с того дня, как он стал гостем в поместье, а их отношения с мадам Лестрейндж все еще опасно балансировали между презрением и базарной дракой, с тасканием за волосы и перечислением всех поз в которых кто бы то ни было имел матушку противника.
Честно говоря, он предпочел бы уже расставить точки и покончить с этим, но каждый раз порываясь уехать сталкивался с непроницаемой стеной - физиономией Родольфа. А предпринимать попытку оставить брата вдовцом означало снова раскачать весы, которые они с таким трудом уравновесили. Им нужно было поговорить и закрыть вопрос, каким бы не оказалось его решение.
Шагая по коридору, Рабастан уже мысленно прощался со старым милым домом, в котором он провел  самую приятную часть своего детства и поискать себе новое жилье. Себе, а еще всей той стае зверья, которую он успел свезти сюда за последние месяцы. Все они, безусловно, были прекрасны и требовали соответствующего ухода. Поместье было большим и подходило прекрасно, но он не сомневался, что кроме него всех (в том числе и домовиков) животные раздражают как крошки в постели. И это при условии, что ни одно из животных еще ни разу не сбегало из вольера и вообще не показывалось никому на глаза. Человек не знающий вполне мог бы предположить, что никакого зверинца в Лестрейндж-Холле и вовсе не существует.
Ха.
Занятый своими мыслями, он чуть было не прошел мимо нужной комнаты, но, внутри кто-то чихнул и Рабастан готов был поспорить на собственный зуб, что источником звука был Родольф.
Дверь поддалась почти без усилия, стоило ему потянуть ручку. В комнате было жарко натоплено, и на контрасте с холодным коридором, Рабастан невольно потянулся ослабить ворот рубашки - дышать было тяжело. А еще воздух в комнате едва уловимо пах... и этот запах он вряд ли смог бы спутать с чем-то еще.
Он подходил к креслу, в котором расположился Родольф, медленно, как будто боясь спугнуть дикого зверя. Ассоциация в этом случае была не совсем верной - этот олень скорее был Керинейской ланью и мог отхватить Рабастану голову одним укусом. Зравый смысл подсказывал уйти и оставить Родольфа с его развлечениями наедине, а разговор отложить до лучших времен, но когда это Рабастан прислушивался к голосу разума?
- Ты ничего не хочешь мне объяснить? - оказавшись достаточно близко, он перехватил брата за запястье и сжал покрепче, привлекая к себе внимание ровно настолько, чтоб Родольф вынырнул из своего прекрасного далека. Дотянуться до своей палочки Родольф мог только продырявив Рабастану живот насквозь одной левой. - У тебя кровь идет, - добавил он, прикладывая платок к чужому лицу. - Ты хоть понимаешь с чем играешь, дурень?
Надо было спросить еще "как давно?" или "знает ли твоя жена?", но судя по лицу, и первые его слова еще не оказались услышаны.

Ему хочется сейчас взять Родольфа за грудки и хорошенько встряхнуть. А потом, весьма вероятно, выпороть, да так, чтоб дражайший брат не смог пристраивать свое седалище куда бы то ни было как минимум пару дней. Желания эти Рабастану совсем не нравятся: слишком похоже на их отца, слишком, он не хочет быть на него похож, но от бессознательного никуда не денешься. Хорошо еще, что ему хватает силы воли не выпускать их дальше своей головы, иначе пришлось бы объясняться.
Он оставляет платок на столе, нисколько не беспокоясь о его дальнейшей судьбе, и принимается закатывать Родольфу рукава, так чтоб видны были вены на сгибах локтей. Он почти не сомневается на тот счет, что обнаружит, но проверить нужно наверняка. Брат сопротивляется, пытается оттолкнуть и даже пнуть, но все его усердие псу под хвост - от удара каблука страдает только гнутая ножка стола.
- Там не было заперто, - цедит он сквозь зубы, поймав себя на глупых попытках оправдаться. Путь он гость, но это не он тут ведет себя будто дорвавшийся до взрослой жизни старшекурсник. - А ты, похоже, не только двери запирать забываешь, но и голову свою оставил ....где-то еще.
"В собственной заднице," - думает он, но не произносит этого вслух.
Отметины на коже оказываются как раз такими, как он ожидал.
Говорить с Родольфом, пока действие препаратов не пройдет - бессмысленно. Взывать к его совести - тем более.
- Вставай, - голос у Рабастана меняется. Никаких уговоров, сплошные шипы строгого ошейника. Так он говорит с нунду, когда заходит к нему в клетку. И к тому и к другому не стоит подходить близко, да и вообще подходить, если конечно вам дорога собственная шкура, но сейчас он уже ближе некуда. Отступать поздно. Поворачиваться спиной - нельзя.  - Вставай, Родольф. Ты идешь со мной.
Он буквально вздергивает брата на ноги и продолжая держать за запястья ведет к кушетке. Пока мир еще окончательно не уплыл, лучше уложить его и не дать ничего натворить. Ничего непоправимого по крайней мере. Сам он садится рядом.
У Рабастана ледяные руки, как будто он только что вернулся с улицы, где играл в снежки - ладонь ложится Родольфу на лоб, пальцы едва давят на веки не позволяя открыть глаза.
Он не видит палочки Родольфа, но не сомневается, что она где-то под рукой.
Вопросы вызывает скорее возможность ей воспользоваться.
- Зачем тебе это? - все-таки спрашивает Рабастан, прислушиваясь к чужому дыханию.
Ему нужно проверить ящики, но это потом. Все потом.

Рабастан не боггарт, в самом деле, будь он чужим ожившим кошмаром, стал бы он оборачиваться собой? А если б и был, то у Родольфа явно не настолько хорошая фантазия, чтобы представить на его месте посмешище. Разве что и представлять ничего не надо, но тогда опять же... Рабастан отмахивается от бесполезного и совершенно безобидного заклинания, как от летящих в лицо мошек, а потом точно так же отмахивается от мысли, что посмешище это он сам.
Запоздало приходит мысль, что заклинание могло быть совсем другим - не Авада, так Круцио, даже абсолютно, казалось бы, не опасное Депулсо братец мог бы произвести с таким эффектом, что Рабастану пришлось бы собирать собственные кости по кусочкам. При помощи собственной палочки, конечно, если бы смог держать ее в руках.
Пока что доставать ее и провоцировать Родольфа еще больше ему не хочется, а вот разоружить того не помешает и чтобы это сделать Рабастану вовсе не нужно использоваться заклинания.
Вместо того чтобы ответить на выпад, Рабастан бессовестно пользуется своим положением и занимает чужое кресло: устраивается с комфортом, даже закидывает ногу на ногу, а потом достает из ящика шкатулку. Запертую пока что.
- Раз уж ты любезно уступил мне место, я пожалуй воспользуюсь твоим гостеприимством.
Он поддевает крышку ногтем, пробует порошок и кривится, как будто из всей пачки "Берти боттс" ему достался тот самый.
- Что за дрянь? Боже... Она что из Шеффилда? - от его выражения лица молоко, наверное, могло бы скисать прямо в коровах. - Я запрещаю тебе, ты понял, Родольф? Этой дрянью травиться ты больше не будешь, -  менторским тоном заявляет подставной боггарт, а потом безо всякого стеснения высыпает содержимое шкатулки на пол.
Еще и подошвой припечатывает, чтоб наверняка.
- У меня есть получше. Хочешь развлекаться так?

На заевшие (будто старая пластинка или повредившая барабан музыкальная шкатулка) слова брата Рабастан только удивленно приподнимает бровь, выражая свое крайнее удивление. Не меньшее удивление достается попытке Родольфа снять пробу с горки порошка - еще хуже могло быть, только вздумай он снюхивать или, прости Мерлин, слизывать его прямо с пола и, ох...
Рабастан слишком занят тем, чтоб изгнать из головы непрошеные образы, чтобы осознать, что кресло под ним заваливается на пол. Он едва успевает подставить руку, чтобы не приложиться виском о дубовый паркет и знатно отбивает пальцы на левой руке - так что еще пару минут не чувствует ничего кроме онемения.
Готовность Родольфа поделиться по-братски могла бы быть очень приятной в другое время, но здесь и сейчас, Рабастан, которого дорогой брат возит лицом по полу, не может дышать из-за забывающейся в нос и глотку пыли. Горло царапает кашлем, глаза слезятся - Шеффилд или Лидс, не все ли равно? Не все в этом мире измеряется происхождением, но многое - чистотой.
- Т-хы, - хрипит Рабастан, выворачиваясь из хватки Родольфа. Лицо у него, как у трубочиста, только что оприходовавшего очень грязный дымоход. И руки ничуть не чище - и вот этой самой рукой он и лепит Родольфу звонкую оплеуху. Отрезвляющую. Такую, что вся дурь со звоном должна вылететь из головы. - Тты... иди-от, поз-зер, - он кашляет, утираясь рукавом и оставляя на ткани черные полосы. - Повелся на цвет, серьезно? Да тебя развели, как... малолетку, Эгнус. Здесь угольной крошки на треть, ты разве не чувствуешь?
Порошок, о котором так сокрушается Родольф, конечно, годится не только на мытье полов. Наверняка, для магглов он вполне сносен, особенно если на большее не хватает денег, но и только. Даже исходное вещество, которое должно было дарить потребителю все те невообразимые ощущения в нем самого паршивого качества, дешевка, а добавки, о которых с таким воодушевлением рассказывали торговцы нужны были только лишь для того, чтобы прикрыть ошибки производства и добавить капельку эксклюзвности. Как чернила каракатиц, который добавляют в тесто, чтобы сделать его "чорным как самая чорная ночь" и продать втридорога. Чернила, по крайней мере не вредят, а здесь и на этом умудрились сэкономить.
- Посмотрел бы я, как этим забивается тот, кто тебе его продал, - морщится он. - А потом выбил бы ему все зубы. По одному.

- Я не стал бы забива... - вот и все, что он успевает сказать перед тем, как ему в бедро прилетает удар.
Они не дрались так лет, наверное, с четырнадцати. С валянием по полу, пинками и попытками откусить друг от друга кусок побольше.
Или нет... вот, кажется, в начале этого года.
"В склепе, точно, - вспоминает Рабастан. - Почти у самого гроба отца."
Ему кажется, что со всеми этими забавами Родольф в какой-то мере впадает в детство. Видимо потому, что настоящего у него и не было вовсе. Сплошной суррогат.
- Не н-до, - все еще кашляя от порошка просит Рабастан, потому что к такому он, пожалуй, не готов. Жевать бетель, курить гашиш или даже развлекаться кокаином это одно, а то, что предлагает Родольф развлечение совсем другого порядка. Рабастан не уверен, что хочет прыгать через две ступеньки сразу, потому что его шея, целя и невредимая, все еще очень ему симпатична.
Но куда там достучатся до брата, когда он так закусил удила.
Поднимаясь на ноги, он пытается призвать палочку (пусть и чужую, будь она проклята), но его "Акцио!" обрывается от особенного болезненного пинка в колено, а "Ступефай" брошенный Родольфу в лицу оказывает действие более слабое, нежели в это самое лицо плевок.
Без последнего, впрочем, обходится. Не стоит злить безумцев еще больше.
В отличие от Родольфа, у Рабастана нет такой косы, длины волос едва хватает чтоб удобно сгрести их пятерней, но старательность и упорство делают свое дело.
Он смотрит брату в лицо и думает о том, чтобы тому не пришло в голову воткнуть иглу ему в глаз (с него бы сталось), чувствует как острие касается кожи чуть ниже сгиба локтя...
Звук, который раздается после похож на звук лопнувшей струны: иголка, как в сказках, оказывается сломана пополам. Место неслучившегося "укола" между вбитых под кожу чешуек чешется как заживающий порез.
- Никогда бы не подумал, что это пригодится мне где-то за пределами Африки, - бормочет Рабастан себе под нос. А потом больно-пребольно бьет Родольфа в левый бок, на два пальца ниже ребер.
Так, чтоб наверняка проняло.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2019-02-09 23:21:54)

Рабастан всегда сопротивлялся Родольфу: всю жизнь, сколько себя помнил. А может быть и еще раньше, когда они оба еще были в утробе матери - не оттого ли выносить их положенный срок было так тяжело, что даже у нее внутри они так же дрались?
Он все еще сопротивляется, когда игла пробивает кожу, но бой фактически проигран.
В комнате становится очень очень тихо. Ему кажется, что он слышит только собственное дыхание, оглушительный стук сердца и мерзкий скрип железа о стекло, с которым движется поршень, выгоняя наркотик из шприца прямо ему в вену.
Он хмурит брови, морщится и рвется из рук брата в последний раз перед тем как тело сводит судорогой - так наверное чувствует Родольф свою прицепившуюся с детства хворь, которая даже его лицо заставляет каменеть еще больше.
Непослушной рукой он цепляется за его бедро, впиваясь пальцами как кузнечными клещами - только чтобы не сползти на пол окончательно. Как будто если он ляжет, ему на грудь упадет могильная плита не позволяющая ни вдохнуть ни выдохнуть.
Вверх и вниз от шеи разливается жар.
Комната перед глазами раскачивается - Рабастана мутит. Чтоб прекратить эту качку он тянется к Родольфу ближе, как к единственному стационарному объекту в этой системе координат. Утыкается лицом в бок, между ребер, как раз туда, куда пару минут назад со злости врезался кулаком.
- Какой же ты... придурок, - цедит он сквозь зубы, пережидая очередной спазм. - Помоги, ну...
Он тянет брата за рубашку, дергает за брюки - так в детстве, еще только учась ходить, он хватался за собачью шерсть, ища опоры. Может в этом все дело - просто вместо людей, он вырос в собачьей своре и оттого никак не может вести себя как нормальный человек?
А может - никто из его семьи никогда и не был нормальным?
В голове некстати вертится мысль о том, как бы сейчас отхватить от Родольфа кусок. Без палочки, без ножа, просто выгрызть зубами, залить пол кровью...
Наверное, Родольф получает удовольствие от того что делает. От того что снова выкрутил ему руки.
Вместо обещанного райского наслаждения, о котором разноголосым хором поют диллеры, Рабастан чувствует только нарастающее чувство тревоги, которое грозится сожрать его с потрохами.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2019-02-19 08:51:49)

Рабастан цепляется за брата руками словно утопающий за соломинку.
Цепляется за его голос, единственный выбивающийся из равномерно-нарастающего гула в ушах звук. Концентрироваться на нем все сложнее, но он старается, правда. Изо всех сил.
Точно так как Родольф теперь не хочет позволить ему упасть в бессознательное - Рабастан не хочет падать.
Кто знает что поджидает его там в темноте?
Он сжимает руку Родольфа, стискивая пальцы - ему кажется, что еще немного и кости в кисти сместятся со своих мест. И тогда Родольфу верно понадобится еще одна доза. На самом деле пальцы у него сводит судорогой и они в ладони Родольфа лежат как деревянные.
"Ну и пусть, - думает Рабастан, боковым зрением видя как брат вкалывает себе остатки. - Лишь бы не решил поделиться еще раз".
Второго круга его сердце, и без того трепыхающееся как сумасшедшее, вряд ли выдержит. Оно и сейчас сбивается с такта пропуская то один удар, то два, то замирая подольше, заставляя Рабастана чувствовать тянущую боль за грудиной. Воздуха не хватает.
Ощущение собственной смертности становится отчетливым как никогда. Даже в Пакистане, сидя в сырой земляной яме и в равной степени рискуя умереть от кровопотери, заражения или пули во лбу, он не был так напуган. Тогда ему казалось - нужно только еще потерпеть. Продержаться сутки, да еще ночь, и час, и...
-...еще пять минуточек? - слышит он собственный голос, только лет на двадцать пять моложе. Еще совсем детский. Мерлин, он и был тогда ребенком! Прятал голову под подушку, когда не хотел вставать утром или когда вечером ему казалось, что рядом с его кроватью завис смеркут.
Порция, по доброте душевной отданая ему Родольфом слишком велика для первого раза. Для маггла так точно - тот уже наверное лежал бы на полу захлебнувшийся слюной. Они сильнее, но ощущения, которыми до краев полнится его тело и разум, от этого не становятся приятнее.
- Прдок, - скрипит Рабастан сквозь зубы, привалившись к брату плечом. Спазмы прокатываются по телу, заставляя вздрагивать и до ломоты хмурить брови.
Он не отключится, вот еще. Не отключился, когда ему вырезали чешую на руках, не отключился, когда челюсти нунду сомкнулись у него на запястье (иначе бы не стоял, то есть, лежал сейчас здесь) и теперь тоже - не.
Рабастан дергает головой, отгоняя воспоминания пока они не обрели призрачную плоть и не кинулись на него как голодные гиены. Сворачивает шею набок, сплевывая на пол горькую слюну. Крови в ней по крайней мере не видно, а домовики потом отскребут пол до блеска - вряд ли это худшее от чего им приходилось его отмывать.
Откинувшись на кушетку и пытаясь успокоить заходящееся сердце, он скашивает глаз на брата.
Зрачок у него размером со спичечную головку и при их светлой масти смотрится это жутковато. Впрочем, этакую жуть Родольф ежедневно наблюдает в зеркале.
- Нзашто не бду блш пробвть тв-ю дрянь, - сообщает брату Рабастан.
А потом закрывает глаза.
Буквально на пять минуточек, так легко забывая что делать этого нельзя. Сразу становится видно - он в полном порядке.
Черная, густая как смола, жадная как болотный торф, вода смыкается у него над головой.
Это ему не кажется. Это он и правда тонет.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2019-03-10 09:54:53)

За закрытыми веками происходит всякое.
Тут и там виднеются драконьи кости - осколки, черепа, целые остовы вылизанных до слепящей белизны костей.
На сломанное под острым углом ребро (не меньше шести футов в длину) можно напороться как на копье - насквозь.
"Интересно, что будет, если умереть здесь?" - думает Рабастан, не не спешит проводить этот эксперимент.
Как будто нутром чуя - результат его не понравится.
Он дергается всем телом, когда кто-то или что-то касается его. Длинные, шершавые как кошачий язык, как наждачная бумага щупальца опутывают его руки и ноги там, в непроглядной тьме доисторического болота. Они едва различимы в черноте, но их чернота другая - матовая и бархатистая на вид. Они тянут в стороны, распяливая как на кресте и от их прикосновений кожа с запястий и щиколоток, обнажая оголенные нервы.
Одна петля пережимает грудь, мешая сделать вдох и заставляя бояться выдохнуть - как только легкие сожмутся, она стиснет еще крепче и что тогда?
Рабастан чувствует что теряет сознание еще раз, увязая еще глубже.
Оплеуха врывается в его черно-белый не-мир таранным камнем. Щека немеет на целую минуту, прежде чем начать гореть. 
Рабастан медленно разлепляет глаза. Картинка плывет, но физиономию Ролольфуса он видит четко - ощущение такое, будто он смотрит на колдографию, сделанную с максимально раскрытой диафрагмой.
Он моргает раз, другой и наконец замечает что мешает его - палочка так близо, что ресницы цепляются за крохотную трещину на острие.
Лишиться глаза, пусть бы и левого, не то, чего бы ему хотелось от жизни, но Родольф выглядит так, словно решил наконец-то закрыть этот свой гештальт.
Рабастан судорожно сглатывает, и не отводит взгляд.
"Легилементс", которым потчует его брат и вполовину не так неприятно как воткнутая в глаз палочка.
В состоянии измененного сознания не так то просто понять сработало ли заклинание. Если это конечно не огненный шар, прилетел тебе прямо в рожу.
Вляиние ментальных заклятий даже в трезвом уме и здравой памяти определить сложно, а Рабастан сейчас не может похвастать ни тем, ни другим.
Черные плети щупалец выглядывают из-за каминной решетки, пока еще не решаясь подобрать ближе. Спускаются  полосами по стене за спиной добавляя интерьеру налет арт деко.
Рабастан вертит головой так что хрустят шейные позвонки - ищет путь для спасения.
Он совсем не хочет висеть не кресте как какой-то там святой продавший свою жизнь ни за что.
По двери течет целый водопад черноты, как из опрокинутой бездонной чернильницы или каракатицы, которую кто-то до смерти напугал.
Рабастан смотрит на белый прямоугольник окна и изо всех сил преодолевая подлую гравитацию выталкивает непослушное тело в его сторону. Родольфа он держит за руку - пальцы клещами смыкаются на руке брата - и тащит с собой. Со всей проснувшейся от веществ дури, со всего своего отчаянного животного желания жить.
Окно кажется ему единственным безопасным выходом.
О том, что выпав из окна можно сломать себе что-нибудь очень важное, например шею, он совершенно не думает.
Широкий подоконник ударяет в бедро и он инстинктивно выставляет руку вперед.
Высота кажется головокружительной, а внизу под окном растут вверх и вширь острые гранитные скалы.
По цвету - точь в точь как запекшаяся кровь.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2019-03-17 11:11:28)

Они совсем не изящно вываливаются из окна - если бы Беллатрикс только видела... Но она не видит, а домовики будут держать рот на замке, если не хотят замолчать уже навсегда.
За их спинами чавкая смыкается беззубая слюнявая пасть - их дом стар и уже выживает из ума, раз не против проглотить пару-другую Лестрейнджей, обсосать мясо с костей, если те зазеваются и перестанут быть бдительными все время.
Никто их них не оставляет палочку дальше протянутой руки отходя ко сну ближе к рассвету - никогда не знаешь, чем обернется темнота этой ночью.
"Наверное, раньше, - думает Рабастан, - брат был избавлен от этого. Будучи наследником он будто бы надевал на ощерившуюся пасть их общего дома стальной намордник. Теперь Наследником был кое-кто другой и вето на пережевывание и переваривание мистера Родольфуса Лестрейнжа исчезло."
Теперь, как это не смешно, Наследником рода становился Рабастан. Становился и оставался им вполоть до того момента как брат не обзаведется ребенком. И не любым ребенком, а мальчиком, непременно мальчиком.
Вот только дом похоже еще не определился что кого ему можно сжирать, а кого нельзя.
Родольфус командует "вверх" и его голос сливается со звоном разбивающегося стекла, с крошевом осколков, целящих в лицо и отмечающих на нем линии раскройки. Если кому-то вздумалось бы сделать маску из его лица - стоило бы срезать кожу точно по ним.
Брат в этом мареве явно не в первый и даже не в двадцать первый раз. Он ориентируется здесь почти так же хорошо, как в том Холле что остался снаружи, знает куда наступать можно, а под какой клеткой шахматной доски притаилась пропасть ведущая в самые недра.
Этот внутренний Холл подчиняется его приказам. Пока что.
- Вверх, - вторит брату Рабастан, крепче сжимая ладонь.
Все происходит как в замедленной съемке. Время - вязкая патока.
Красное море внизу застывает рубинами. Колонны из застывшего красного растут ввысь, ввинчиваются в небо, пропарывая его мягкое брюхо. Где-то далеко слышны раскаты грома, в воздухе уже пахнет озоном.
Еще совсем немного и быть грозе.
Рабастан цепляется за уступ рукой - ладонь соскальзывает на крови, своей и чужой. Он держится, вжимая пальцы, режа руку наверное до самой кости и не чувствуя боли. Тянет вверх себя, а потом и брата, оставаясь на ровной площадке - едва ли метр в диаметре.
С перемазанными кровью лицами они снова становятся похожи - так что по коже продирает мороз. Не близнецы - один и тот же человек, что смотрит сам на себя.
- Это, - зло говорит Рабастан, кивая на пропасть вокруг, - все твоя вина.
Рубины под ногами трещат и крошатся в ответ на его слова.
Все гоблины Гринготтса удавились бы за такие камни, только вот унести их отсюда никак нельзя.
Мысль о том, чтобы столкнуть Родольфа вниз и выбраться одному мелькает в его сознании как молния.
Была и нету.
Гром гремит уже над самой головой.

Отредактировано Rabastan Lestrange (2019-03-17 12:04:47)