Если рассудок и жизнь дороги Вам, держитесь подальше от...
здесь и далее в роли Британской литературы иногда выступает любая другая, для большей опознаваемости...
Родольфус очень, чрезвычайно осторожен: несмотря на личные свои недостатки, эта осторожность одновременно мешает ему развлекаться и помогает выжить. А еще она мешает оценить, как именно совершенно незнакомый человек, да еще дама, воспримет его эпистолу. Пока же на листке простой, не гербовой, бумаги из "Flourish&Blots" именно для таких целей приобретенной, красовалось краткое послание, безлико записанное самопишущим пером:
"Если Вы осмелитесь посетить дом номер семь по Тенистой улице в Лондоне, Вам может быть открыто многое в той области, которой Вы интересуетесь. Вознаграждение за Вашу скромность будет разумно щедрым"
Родольфус приложил немало усилий в области дикции, чтобы записка вышла без единого ятя и ера, но избавиться от заглавных букв в обращении не смог и теперь рассматривал результат своих трудов критически. И был недоволен. Проще было бы написать от руки, но это - всегда след, пусть даже на Острове не так много ищек, способных его взять, а следов на этом этапе Родольфус оставлять не хотел. К тому же он смутно понимал, что дело было не совсем в правописании. Как вообще пишут записки простые люди?
Мистер Лестрейндж пролевитировал к себе книгу и, перелистнув некоторое количество страниц, раскрыл на нужном месте:
Предвижу всё: вас оскорбит печальной тайны объясненье. Какое горькое презренье ваш гордый взгляд изобразит! Чего хочу? с какою целью открою душу вам свою? Какому злобному веселью, быть может, повод подаю!
Нет, это определенно было не совсем то, что он искал. Брови мага чуть заметно сдвинулись к переносице, - сейчас он почти что жалел, что не видел, что написано было в его письме из Хогвартса, не получал письменных уведомлений о возможных неприятностях из Министерства, и... Хотя нет, письма из Гриннготтс он всё же получал. Новый лист лег поверх книги, серые глаза Родольфуса пристально изучали пергамент:
"Уважаемый мистер Лестрейндж,
Смеем уведомить Вас, что в отношении Вашего запроса от..."
Что-то, вероятно британский здравый смысл, подсказывало Родольфусу, что если написать нужное ему письмо так, вот так, его отправят прямиком в помойное ведро. По крайней мере получаемые им письма такого рода (разумеется, если сам он ничего не запрашивал), оказывались среди предназначенных на выброс почти мгновенно - всех своих адресатов, их почерк, руку, особенности пера и бумагу мистер Лестрейндж знал наперечёт. Разве что Рабастан и Лорд Волдеморт, одинаково далекие (по разным причинам) от традиций аристократических письмовников, могли позволить себе написать что угодно, чем угодно, на чём угодно - именно поэтому Родольфус всё же занимался своею корреспонденцией, вместо того, чтобы просто выбрасывать всё то, чего он не ждал.
Нет, решительно, ему требовалось что-то более... человечное и простое, для того, чтобы письмо имело ожидаемый эффект. И если с простотой у Родольфуса, как он считал, проблем не наблюдалось, то вот с человечностью... Практически в первый раз в жизни мистер Лестрейндж стоял перед фактом того, что ему требовалось откуда-то списать, как бы гадко не звучало это слово. И именно сейчас Родольфус осознал, что совершенно не имеет никакого представления о том, откуда именно списывают такие вещи. Быть может из романа?
Романы оставались в библиотеке Холла после смерти матушки и, хотя Родольфус не мог себе представить, чтобы его жена также увлекалась такой литературой, по крайней мере матушкины книги можно было отыскать. Итак, как они там пишут?
"Приказания ваши – прелестны, а еще милее то, как вы их даете. Вы способны внушить любовь к деспотизму. Как вы сами знаете, я уже не впервые сожалею, что перестал быть вашим рабом. И каким бы «чудовищем» я, по вашим словам, ни был, я никогда не вспоминаю без удовольствия время, когда вы благосклонно давали мне более нежные имена... " - на этом месте Родольфус прервал своё чтение и внимательно вгляделся в обложку. Какая-то французская чушь, несомненно о любви. Что вообще можно почерпнуть в таком романе? И точно ли он о приличных людях, а не один из этих новомодных романов о буколической жизни пастухов и пастушек? Но нет, в адресатах фигурировали вымышленные фамилии с явной претензией на аристократичность. Даже избыточной - такое имя выбирает себе шарлатан, чтобы уверить других в собственной подлинности. Однако далее:
"Возвращайтесь, любезный виконт, возвращайтесь. Что вы делаете и что вам вообще делать у старой тетки, уже завещавшей вам все свое состояние? Уезжайте от нее немедленно; вы мне нужны.
Нет, написать такое он не мог, даже если именно так и выглядели "нормальные" письма, отправляемые одним человеком, магом, англичанином, другому человеку, магу, пусть даже не англичанину. Пусть женщине.
Родольфус отложил макулатуру и сконцентрировался на пере. Итак, без ятей, без еров, самое простое письмо. К женщине, которую он не знает, но которая должна согласиться на его предложение. Непременно должна.

Еще через час титанических усилий записка была написана, спрятана в конверт и запечатана воском. Сова несла её адресату, не подозревая, каких трудов она стоила автору. Краткое послание гласило:
"Дорогая мадам,
если Вы согласитесь принять это приглашение на кофе в доме номер семь по Тенистой улице, что в Лондоне, в пять часов пятнадцатого июня, Вам будет предложено нечто из той области, что Вам интересна. Принятое приглашение ко встрече ни к чему Вас не обяжет. Надеюсь на Ваше любопытство,
Э. "

Отредактировано Rodolphus Lestrange (2019-02-03 11:06:51)

Тётушка, открывающая дверь, более всего похожа на какую-нибудь "Матушку Гусыню" или "Прабабушку Метелицу" - немного смуглая от загара, с явственными ямочками на щеках, красноватых и морщинистых, словно осенние яблоки на Имболк; с голубыми, чуть водянистыми глазами, прищуренно смотрящими сквозь стекляшки допотопных очков. В ситцевом фартуке и коричневом практичном платье с приличествующей простой отделкой она больше всего похожа на мать успешного фермера-младшего или жену какого-нибудь сельского врача. И пахнет у неё из-за спины чем-то вроде пастушьего пирога и корицей. А еще, если присмотреться повнимательнее, от её голубых глаз прямо-таки разит Imperio, правла чтобы разглядеть его за легкой расфокусированностью взгляда бабуси, нужно повидать немало подчиняющих. И не менее того бабусь.
- Разумеется, дорогая. Приглашение при вас?
Хозяйка [вероятная хозяйка] аккуратного коттеджа под номером семь по Тенистой улице не торопится пропускать гостью внутрь, пусть даже и продолжает ободряюще кивать девушке и многообещающе [в плане и приложении к пирогам, разумеется] улыбаться. Это потом, если вдруг барышня требуемую бумагу изыщет, только тогда пухлая фигурка в ситцевом фартуке с гусями посторонится от двери и пропустит гостью в маленькую прихожую, кажущуюся еще более тесной от обилия тумбочек, полочек, гвоздиков и висящими на них ключами, рамок с пейзажами на стенах и картонок фотографий среди аккуратно набитых реек, горшков с цветами живыми и вазончиков с цветами сушёными. Необычайный энтузиазм хозяйки схлынет, как только она запрет за гостьей дверь, но его все же хватит на то, чтобы проводить не-свою гостью до маленькой и уютной гостиной.

Родольфус ждет внутри, не упокоившись ни в одном из двух кресел при камине [левое, заваленное подушками и клубками, явно последние лет пятнадцать предназначается исключительно кошке], ни на одном из стульев, расположенных вокруг того самого five o'clock столика, на котором уже остывает поданный к грядущему чаю яблочный пирог и лежит, на самом краю, его собственный головной убор. Чёрный с пронзительной яркой искрой, в тон избранному на сегодня черному же, с алой искрой, костюму.
Мистер Лестрейндж прислушивается к тому, что творится на пороге, готовый совершить любое действие из тех, что придется, но так не хочется. А еще ему интересно, как Приглашенная Дама отреагирует на его "встречающую"? Спокойствием? Негодованием? Не заметит?

— Здѣсь по крайней мѣрѣ чисто. Прошу Вас - предупредительно отодвинутый стул позволяет предположить, что пить чай всё же придётся, а серьёзная сосредоточенность его такова, что можно предположить, что 'хозяин' обстановки уделяет этому необыкновенно большое внимание.
Чисто. Аккуратно. Не пахнет кошкой. И никаких внезапных домовиков.
— Я дѣйствительно пригласилъ Вас. На чай. Эта пожилая ​маггла​ необыкновенно хорошо печетъ пироги. По крайней мѣрѣ такъ думаютъ ​окрестные​... жители.
Хореографическое наполнение сцены сменилось, теперь в ней главенствовал отодвинутый стул, на который мистер Лестрейндж, тем не менее, не косил даже краем глаза. Стул доминировал. Родольфус стоял, раздумывая, как именно следует продолжить разговор. И о чём именно стоит говорить.
Неписанные правила этикета заставляли обсудить удобства, с которыми дама добралась до места, затем погоду, положение в стране, последний выпуск "Пророка" и лишь затем... Серые глаза уперлись в даму довольно настойчиво: желает ли она говорить "по правилам"? Что-то подсказывало Родольфусу, что нет - у его собеседницы была слишком решительная линия губ и слишком уж чётко очерченный подбородок. А ещё ей не было и девяноста лет.
У ​нея​ весьма американскій видъ...
Он делает шаг назад, отдавая пространство для разговора, и все же делает выбор - они далеко не уедут, если придётся соблюдать все эти досужие условности и делать по тридцать три реверанса. В конце концов для неудачных переговоров всегда есть Obliviate.
Палочка покидает своё "гнездо" и преспокойно оказывается аккуратно уложенной на свободное от салфеточек и кружев место. Назовём это гарантией.
— Не зная Васъ лично я слышалъ... отъ общихъ знакомыхъ, что Вы весьма хороши въ своемъ дѣлѣ. Да, весьма. Но, что важнѣе того, что Вы ​всё​ еще испытываете къ ​нѣму​ ​искреннее​ влеченіе и интересъ. Я же, не имѣя въ этой области талантовъ, но также имѣя опредѣленнаго рода интересъ готовъ былъ бы выступить въ роли мецената для... Нѣкотораго рода изслѣдованій.

— Ваше замѣчаніе справедливо. Я вынужденъ былъ не быть достаточно куртуазенъ, поскольку, Вы знаете, область артѣфакторики достаточно зыбкая...
"Зыбкая"... Не совсем то слово, когда за хранение неправильного артефакта можно переселиться на Северные Государственные Курорты. Среди артефактов древности попадалось, на взгляд Родольфуса, не так много таких, все свойство которых заключалось в том, чтобы заставить пони какать бабочками и производить радугу. То есть возможно, такие произведения искусства тоже встречались, но вот ему, такая незадача, всё больше попадались вещицы, направленные на изготовление категорий духовных из вещей материальных. Никакой Авады не нужно было, чтобы гарантированно обзавестись свежим трупом недруга. Или, к примеру, заставить ближнего своего делать то, что тебе, как владельцу артефакта, приспичело. Впрочем, чаще всего жемчужины его коллекции все же производили трупы из недавно живых людей. Магов. Иногда даже исключительно чистокровных магов - в конце концов магический мир тоже... развивался.
— Такъ случилось, что не будучи спеціалистомъ, я унаслѣдовалъ отъ отца нѣкоторое собраніе, въ свойствахъ котораго я не вполнѣ увѣренъ. Мистеръ Лестрейнджъ, Вы можете называть меня такъ...
"Мистер Лестрейндж" позволяет себе едва заметно податься вперед, опершись на спинку стула, скользнуть глазами по фигуре и лицу собеседницы, словно пытаясь разрешить какие-то свои сомнения.
— Вы же понимаете, въ наше время унаслѣдовать такую коллекцію - дѣло хлопотное и опасное. Особенно при нынѣшнемъ отношеніи къ чистой крови. Предосудительномъ, я бы сказалъ. ​Тѣмъ​ не менѣе хранить въ домѣ неизвѣстно что еще болѣе опасно, поэтому я нуждаюсь въ помощи профессіонала. И въ томъ, чтобы этотъ профессіоналъ зналъ значеніе слова конфиденціальность. Какъ Вы думаете, Вы могли бы...?
Вот теперь только он кажется улыбается. Во всяком случае на лице мистера Лестрейнджа чуть меньше сосредоточенности, чем обычно. Скорее внимание и живейший интерес к одному конкретному собеседнику.

И денги здесь вовсе не при чём. Я ими и пользоваться не умею (с)
— Какъ хорошо, что мнѣнья наши схожи. 
Родольфуса совершенно не интересует размер этого самого "вознаграждения", наверное потому, что он может себе позволить почти что любую рыночную цену. Увеличенную в несколько раз. Деньги вообще не были тем, над чем следовало размышлять в этом разговоре хоть сколько-нибудь долго. Родольфус Лестрейндж не был скупердяем, но он не был и мотом, умудряясь проигрывать и прокуривать не больше, чем его предки по крови просаживали на гонках, профурсетках или пари. Родольфус же имел другие привязанности и интересы и в областях, затрагивающих хоть что-то внутреннее, был в достаточной мере щедр.
Вот и сейчас он больше внимания уделяет вопросам конфиденциальности, чем...
— Если мы съ Вами такъ необычайно быстро договорились о возможности, слѣдовало бы, пожалуй, обсудить и частности. Какъ Вы можете догадаться, выносить предметы, ​составляющіе​ коллекцію, невозможно. А это значитъ, Вамъ придется работать въ моихъ хранилищахъ. Это значитъ, что я предпочту оформленіе магическаго контракта съ Вами. Въ нѣсколькихъ частяхъ.
О, да, в нескольких. Отдельно - безопасность родового гнезда, куда, придётся дать частичный, весьма вымороченный доступ. Отдельно - собственно коллекция. Отдельно же - его, Родольфуса, отношение к этой самой коллекции. И это не касаясь деталей.
— Я не хотѣлъ бы прибѣгать къ заклинаніямъ, модифицирующимъ сознаніе, - это, насколько я знаю, бываетъ неполезно для интеллекта и персонализированныхъ мыслительныхъ процессовъ. Было бы лучше обговорить ​всѣ​ детали заранѣе...
Заранее, это до того, как хоть какие-то сведения, способные заинтересовать Министерство или особо ушлых авроров, будут сказаны. Заранее, это пока они оба, он и она, рискуют примерно одинаково, пусть даже Родольфус и не верит в то, что их риски и ставки схожи. Тем не менее вежливость заставляет его теперь, после очерчивания границ, передать право хода Даме.
Не чаю же, в самом деле, ей ещё предлагать.

— Безъ ритуаловъ обойтись можно, — на самом деле вот именно теперь Родольфус дает себе труд посмотреть на ту женщину... Того специалиста, что он намеревается допустить к своим "сокровищам". Весь предыдущий разговор по сути является только лишь формальным продолжением письма, с минимальными вариациями — кроме принципиального согласия они не многого достигли, а теперь... Теперь следовало решить, насколько умной и ценной он сам считает внезапную собеседницу, ведь никакие рекомендации не могут исправить внезапной неприязни, повышенной навязчивости, чрезмерного занудства и прочих, заметных лишь в личном общении, мелких штрихов.
Задаваемые ею вопросы мистеру Лестрейнджу скорее по нраву и он неторопливо дополняет своё внутреннее досье на неё, мадам Элизе, некоторым количеством плюсов.
— Въ нѣкоторыхъ случаяхъ буду присутствовать я. Домовики — нѣтъ. ​Животные​ — не въ ближайшей близости, хотя ихъ, разумѣется, немало насчитывается въ ближайшихъ окрестностяхъ. И, разумѣется, я разскажу Вамъ о правилахъ и запретахъ — такіе ​внезапныя​ обстоятельства лежатъ далеко за предѣлами моихъ желаній, а желаю я, въ основномъ и для начала, привести общее собраніе въ пристойный каталогизированный видъ.   
Чтобы решить, с чем именно стоит разбираться первым.
Чтобы составить план и распорядок.
Мистер Лестрейндж-старший спокойно смотрит на женщину, так хорошо знающую, что Она хочет от него и старательно фокусируется на деловых деталях и подробностях договора, рассказывая, что именно можно, а что — нельзя в его владениях, посвященных хранению чужих артефактов. Главное сосредоточиться на этом, а не на чрезвычайно ярких картинах того, как именно он, в случае чего, будет прятать ее тело среди разнообразных прочих тел. Мало что действует на его рассудок более возбуждающе, чем запрет на какие-то действия, пусть даже запрет внутренне одобренный. И мало что заставляет его перестать скучать, как небходимость вести себя так, чтобы ни малейший знак этого возбуждения не достигал наружней оболочки. Когда-то очень многое стояло на кону в этих играх притворства, поэтому и сейчас, когда самые малые детали сокрытия проступают перед внутренним взором Родольфуса в мельчайших деталях, голос его доброжелателен, а лицо абсолютно расслаблено, словно у спящего ребенка.
— Что же, если мы договорились о деталяхъ... Когда именно Вамъ было бы удобно начать?